И уже к обеду Антэрн, а также двое его спутников мчались во весь опор, поднимая за собой столб пыли. Они должны были успеть, просто не имели права опаздывать, чего бы им это не стоило!
Вестовые птицы совсем скоро должны достичь своих адресатов, а уж те точно знают, что следует предпринять.
Сказать, что пробуждение оказалось болезненным, означало покривить против истины. Оно было по-настоящему мучительным, и Тишайя не сумела сдержать долгого протяжного стона, полного боли.
— О, поглядите-ка, кто проснулся, — раздался глумливый голос, вслед за которым в ее лицо угодило что-то твердое, и Серебряную Молнию накрыла волна новой звенящей боли, а в голове разом помутилось.
Она едва не провалилась в забытье опять, но тотчас же на голову обрушился ледяной поток, приводящий в чувства. Вода забивалась в рот и нос, мешала дышать, и Тишайя закашлялась, широко распахнув глаза. А точнее, один глаз — второй начал стремительно заплывать после нанесенного удара.
Перед ней со злой усмешкой на лице и ведром в руках возникла Малика.
— Нет, нет, моя прекрасная госпожа. Ты и так слишком долго спала.
Она сопроводила эти слова хорошим тычком под ребра, заставившем Тишайю вскрикнуть от боли.
— Больше недели! Это ж надо, а!
Новый удар, снова по лицу. К счастью, не сильный — зубы и нос не пострадали, а вот губы лопнули, точно перезрелые виноградины, забрызгав все вокруг кровью.
Тишайя захрипела и постаралась сделать что-нибудь, но бесполезно — ее руки и ноги были крепко привязаны, а сама она комфортабельно разместилась на отличной и очень качественной дыбе.
Малика широко ухмыльнулась.
— И не надейся, моя хорошая. Когда стало ясно, что ты выкарабкаешься и скоро очухаешься, мои парни перетащили тебя в эту милую пыточную камеру. Хотели сперва попользовать немного, но я не дала. Ничего, еще успеют, — тут ее усмешка превратилась в по-настоящему злобный оскал, — когда прикончат твоего хахаля.
— Антэрн, — Тишайя в ужасе воззрилась на свою пленительницу. — Умоляю, скажи, что с ним?
Малика улыбнулась еще сильнее и легонько, почти беззлобно, хлестнула Тишайю по губам.
— Пока все хорошо, но уже совсем скоро мы с ним встретимся, и вот тогда… — она плотоядно облизнулась, не договорив, что именно произойдет после этой встречи.
Тишайе, впрочем, и не требовались пояснения — она и так прекрасно поняла, что же имеет в виду Малика.
«Но пока он жив, и идет ко мне на помощь!» — мелькнула у нее в голове мысль, от которой разбитые губы воительницы непроизвольно разошлись в едва заметной усмешке.
Увы, но Малика была весьма наблюдательной женщиной. Она злобно прищурилась и склонилась над покалеченной рукой своей пленницы.
— А знаешь, — зловещим голосом прошептала она. — Я собиралась приберечь тебя на сладкое, ну, когда прикончу этого урода, но вот что-то очень захотелось чутка повеселиться. Дай-ка свою сухонькую лапку.
С этими словами она легко, точно каждый день проделывала подобное, сломала мизинец Тишайи.
Да, та не могла даже сжать пальцы своей покалеченной руки, вот только боль она чувствовала превосходно. Тишайя заорала во весь голос и Малика, радостно гогоча, с хрустом вывернула ей в противоположную сторону еще один палец.
А затем еще один.
Кошмарная боль и рвотные позывы в пустом желудке одновременно ударили по Серебряной Молнии, которая еще не успела отойти от длительного сна, вызванного страшным ударом по голове, и она вновь провалилась в забытье.
Малика, дорвавшаяся до возможности отомстить противнице, которая не только унизила ее в бою, но еще и своим шикарным телом, и прекрасным лицом вызывала у копейщицы жгучую зависть, не позволила той так просто забыться.
Она вновь и вновь приводила пленницу в чувства, чтобы причинять ей страдания. Сломав все пальцы на изувеченной руке, она принялась запихивать иглы под ногти, чередуя это с избиениями и глумлением.
При этом она сознательно не уродовала ни лицо, ни правую — здоровую — руку Тишайи. Малика хотело приберечь это удовольствие напоследок.
О да, она мечтала наблюдать за тем, как проклятая сука станет умирать! Как она будет орать, размазывая сопли и слезы, и молить о пощаде! Малика придумала десятки самых разных пыток, болезненных и унизительных, и лишение единственной работающей руки, а также обезображивание лица должны были стать финальным аккордом. Пальцы она собиралась отрубать медленно — по фаланге в день, а миловидное личико… С него можно будет содрать столько лоскутов кожи!