— Можно, если нет другого пути! — мрачно бросил Атен. — И мы сделаем так, как я говорю! Мы не станем разбивать шатер, ибо это всех лишь еще сильнее расслабит… Молчи! — он предупреждающе поднял руку, видя, что помощник собирается возразить. — Я не намерен ни с кем спорить! На мне лежит ответственность за жизни людей и мне принимать решение! Ты понял, Лис?
Помощник только слегка наклонил голову, показывая, что, хотя он и придерживается иного мнения, но вынужден подчиниться. Ускорив шаг, он заспешил вперед, к первой повозке.
Атен, не спуская с него взгляда, продолжал идти все той же твердой спокойной походной, будто ничего не происходило, не ускоряя и не замедляя шага. Он видел, как Лис окликнул возничего и начал ему что-то втолковывать, как, отчаявшись добиться выполнения приказа от ошарашено таращившего на него глаза мужчины, он сам поднялся на облучок, схватил поводья и, наконец, остановил караван.
И лишь тогда Атен отвернулся. К собственному немалому удивлению он почувствовал несказанное облегчение, словно уверовав, что теперь все те беды, которые могли настигнуть караван, не коснутся его, обогнав навсегда. Теперь они не приблизятся к повозкам, сочтя, что люди, способные на столь необъяснимо-безрассудный поступок, сошли с ума и с ними ни богам, ни стихиям лучше не связываться.
Не обращая внимания на караванщиков, которые, не понимая причины внезапной остановки, удивленно смотрели вокруг, медленно начиная осознавать все происходившее таким, какое оно было на самом деле, Атен зашагал к своей повозке.
Теперь, когда внутреннее волнение улеглось, он мог спокойно поразмыслить над тем, что за ветер на этот раз пролетел между ним и дочерью.
Больше всего на свете Атен боялся потерять Мати. Почему же, стремясь все сделать наилучшим образом, он вновь и вновь обижал малышку?…Несомненно, она обиделась… На миг у него перед глазами предстало заплаканное личико девочки с покрасневшими глазами, наморщенным носиком и болезненно поджатыми губами и сердце защемило… А ведь она могла вновь убежать, спасаясь от строгого отца в пустыне… Эта мысль, едва она возникла в голове у караванщика, заставила его ускорить шаг. Он хотел как можно скорее увидеть Мати, убедиться, что с ней все в порядке.
Быстро отбросив полог, он забрался в повозку… и замер, увидев сидевшую на ворохе одеял, как Хранитель на троне, дочку.
Прижимая к груди словно сказочное сокровище подушку, она, не отрывая взгляда, затаив дыхание, смотрела на невесть откуда взявшегося Евсея, который как раз заканчивал рассказывать какую-то историю:
— …И жила она долго и счастливо…
Эти двое были так поглощены разговором, что не заметили появления Атена, тот же, сперва хотевший поскорее задать готовый сорваться с губ вопрос, застыл, не произнося ни звука, сраженный любопытством, подчинившим себе все остальные чувства.
Мати какое-то время молчала, с восторгом и восхищением глядя на дядю. Ее глаза горели, щеки разрумянились, губы чуть заметно шевелились…
— Здорово! — наконец, прошептала она. — Ты так все придумал, что даже я сама не могу понять, что произошло на самом деле, а что — только сказка.
— Не мудрено, ведь у тебя такая сказочная жизнь.
— Нет, — задорно улыбнувшись, девочка закачала головой, — я живу здесь, это Шамаш прилетел из сказки. Скажи, — она на миг замолчала, наморщила лоб, пытаясь разобраться в чем-то непонятном, — а откуда ты узнал, что его принес дракон? Я ведь никому-никому не говорила об этом. Он сам тебе все рассказал?
— Нет, — в голосе Евсея зазвучало удивление. — Я вспомнил, что в легендах бога солнца, именем которого он назван, носит на своих крыльях дракон, и решил чуть-чуть приукрасить правду… Неужели…
Шмыгнув носом, девочка сунула в рот палец, принявшись с досады грызть ноготь. Ей вовсе не хотелось раскрывать одну из своих тайн, тем более ту, которую она обещала хранить… Однако слово уже сорвалось с губ, и ловить его было поздно. Вздохнув, она, наконец, кивнула.
— Но почему ты не рассказывала? — Евсей с непониманием и даже недоверием смотрел на нее. Его душа трепетала, готовая вырваться наружу, в предчувствии близости чего-то еще более чудесного, чем все то, что произошло накануне.
— Дракон, — с неохотой проговорила Мати, — он не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о нем. Он сказал, — это казалось удивительным, но Мати помнила все, что случилось с ней в тот день так отчетливо, словно это было лишь вчера, — что если другие узнают, то поймут, кто Шамаш… — тихо, чуть слышно, добавила она.
— Но ведь… — он никак не мог взять в толк. — Милая, ведь если бы ты нам все рассказала, мы бы сразу поняли, что дорога свела нас не с простым смертным! Мы бы… Мы были бы счастливы принять его, отнеслись со всем возможным уважением, вместо того, чтобы сомневаться и сторониться в те, самые первые дни, кто знает, может быть, нанося тем самым магу жестокую обиду…
— Так сказал дракон, — пожав плечами, девочка умолкла. Ее глаза вдруг наполнились слезами, губы задрожали. — Он… Он умер… Я не могла не исполнить его последнюю просьбу…
— На все воля богов, — нарушая молчание, проговорил Атен, — не нам, бродягам по дорогам мира и жизни, доискиваться до причины, ни нам пытаться изменить то, что произошло…
Услышав голос отца, девочка, вздрогнув, вскинула голову, однако, заглянув в его задумчивые глаза, успокоилась.
Евсей, обернувшись, долго смотрел на брата.
— Не сердись. Я не хотел вмешиваться в твои дела, — проговорил он. — Просто решил проведать племянницу, рассказать ей сказку.
— Па, он сам придумал ее! Обо мне! Ты представляешь?
— Представляю, — качнув головой, караванщик взглянул на брата. В его глазах мелькнуло какое-то чувство, угасшее столь быстро, что он сам был не в силах дать ему имя. — Спасибо, — это простое слово привело Евсея в еще большее замешательство, когда он ожидал совсем иного — бури возмущения и моря ярости. — Однако, — Атен придвинулся к дочери, провел ладонью по ее шелковистым волосам, — ты все еще наказана, — продолжал он. — Не обижайся на меня, милая, но так нужно.
— Почему? — в глазах девочки уже не было обиды, лишь непонимание.
— Мати, тебе следует знать, что в мире есть такие жестокие слова, как «нет», "нельзя" и «невозможно». Да, дорогая моя, я понимаю, как больно их слышать. И потому ты должна быть всегда готова к этому, как мы, идя тропою каравана, всегда готовы встретить на своем пути смерть. В ином случае, они, прозвучав внезапно, разобьют твое сердце, разрушат жизнь. Я очень люблю тебя и не могу позволить, чтобы с тобой произошло что-то подобное. Теперь ты понимаешь, дочка?
— Да, — девочка кивнула. Ее глаза смотрели на отца с любовью и почитанием. И, все же, в них оставалась грусть.
— Ну, что с тобой? — он осторожно приобнял ее за плечи.
— Не говорите никому, что дракон был на самом деле, — попросила она. — Пожалуйста. Пусть он будет только в сказке! Он не хотел оказаться жить здесь наяву.
Мужчины переглянулись.
— Хорошо, малышка, — наконец, проговорил отец. — Мы никому ничего не расскажем, — он хотел еще чего сказать, но тут полог приподнялся и в повозку заглянул Лис. — Мы с тобой поговорим обо всем вечером, хорошо? — и Атен, чмокнув дочь в затылок, двинулся к пологу, увлекая за собой Евсея. — Не скучай. Я пришлю к тебе кого-нибудь, — сказав это, он поспешил задернуть покрова, боясь напустить в повозку холодного воздуха.
— Что тебе? — в глазах хозяина каравана, впившихся в лицо Лиса, мерцали недобрые огоньки холодной решимости не допустить нарушения своего приказа.
— Люди готовы продолжать путь, — помощник смотрел на него задумчивым взглядом не до конца прояснившихся глаз. Он выглядел так, словно никак не мог решить, осуждать ему Атена за то, что, совершив один безрассудный поступок — остановив караван посреди пустыни, он сразу же сделал второй, уйдя в свою повозку, бросая все на произвол судьбы. Однако, что бы там ни было, ничего страшного не случилось, в то время как замысел караванщика достиг своей цели: вновь ощутив близость опасности, люди порвали оковы фантазий, тянувшие их за собой все дальше и дальше прочь из реального мира.