К полудню все закупленные припасы были проверены, пересчитаны, упакованы и распределены по повозкам. Перепроверив по несколько раз оси колес и снятые при въезде в город полозья, осмотрев животных и убедившись, что с ними все в порядке, караванщики вновь отправились в путь.
Шагая возле повозок, люди прощались с городом, с его теплом, множеством цветов и запахов. Впереди их ждали снежная пустыня да завывание ветров. В глазах многих была печаль: всегда трудно расставаться, уходить. Но такова судьба. И караванщики смирились с ней, ибо так легче жить. Скоро, очень скоро казавшийся в свой первый миг бесконечно долгим день прощания останется позади. Все забудется, лишь только краски растворятся в бескрайней и такой живой снежной белизне.
За чертой, которая отделяла край, согретый магией Хранителя, от белых владений повелительницы снегов, их ждал мрачный, обиженный на весь свет ветер. Его ярость то усиливалась, то утихала, засыпая под тяжелыми сугробами. Но сам он упрямо брел рядом с караваном день за днем, неделю за неделей, не отставая ни на шаг, привязавшись к странникам, словно бездомная собака. Пока еще его дыхание не было ледяным, а мысли не заполняла собой смерть, но люди не тешили себя наивными надеждами. Они знали: однажды ветру надоест дорога, он взметнется диким зверем, неудержимым вихрем закружится в ужасном танце, обращая в лед все, чего коснется его мертвящее дыханье.
Шло время. И вслед за ним шел караван. А, может быть, наоборот. Кто знает? Кто вообще замечает это движение до тех пор, пока не придет пора произойти чему-то: важному или не очень, хорошему или нет, — какая разница? главное — кладущему конец однообразию пустоты?
Вечером Атен, Лис и Евсей собрались в командной повозке. Из сундуков были извлечены священные карты, составленные когда-то давно еще поколением первых снежных караванщиков.
Эти карты путешествовали по отмеченным на них дорогам вместе со все новыми и новыми хозяевами не одну сотню кругов, каждый из которых оставлял на их полотнах свои следы-пометки. Они были нитями судьбы каравана, на которые полагались в пути, которым следовали неотступно, боясь заблудиться в бескрайних снегах. С них снимали копии, и те, блеклые и желтые, словно бестелесные призраки своих живых прообразов, хранились в каждой повозке. Так, для спокойствия. На всякий случай. Мало ли что.
Хотя никто в караване и подумать не мог о том, что бы произошло, случись что-нибудь с оригиналами. Первые карты были своего рода святыней, фетишем каравана. Они не часто доставались. Их касались с трепетом и рассматривали с почтением. И вообще, они мало походили на своих собратов-трудяг. Многоцветные, украшенные золотом и серебром, они хранили в себе историю мира, сберегая память о тех городах, которые давно погибли и были погребены под столетними снегами. С каждым веком, с каждым годом пустыня наступала все дальше, отбирая у людей новые и новые островки жизни. И потому карты, полные когда-то света и радости бытия, имели так много грубых белых пятен — заплат на тех местах, где раньше стояли круги городов.
Казалось, они знали, что им суждено продолжать свой путь лишь до тех пор, пока идет караван и что однажды наступит день, когда, на многие века пережив своих создателей, они, все же, угаснут в холодных объятьях бескрайней снежной пустыни.
Какое-то время трое мужчин напряженно всматривались в слабое мерцание полотна. В повозке висела тяжелая, напряженная тишина, нарушаемая лишь дыханием ветра да скрипом полозьев.
— Измерения не лгут, — наконец, пробормотал Евсей. — Мы уже должны были подойти к границе оазиса.
— Что ж, — Атен провел рукой по бороде. Его лицо было хмурым, настороженным, брови напряженно сошлись на переносице. — Одно из двух: или мы из-за встречного ветра шли слишком медленно, или город погиб раньше, чем мы предполагали и в нем давно владычит Метель.
— Мы не могли сбиться с пути? — спросил Лис, пытаясь найти другое объяснение случившемуся.
— Нет, — поспешил ответить Евсей. — Было несколько ясных ночей и я сверялся по звездам.
— Лис, тебе удалось что-нибудь разузнать в последнем городе об их соседях?
— Почти ничего: они упрямо не хотели о них говорить. Обо всем остальном — пожалуйста, но стоило завести разговор о соседях, все замолкали, словно Метель забивала рты снегом.
— И все же?
— С год назад чужаки присылали к ним что-то вроде посольства и умоляли сына Хранителя вместе с женой и новорожденным ребенком — а малыш, несомненно, и это было ясно еще тогда, наделен магическим даром — перебраться к ним. С собой они привезли дары для Хранителя, его сыну обещали у себя золотые горы и всю полноту власти… Их высмеяли и прогнали ни с чем: кто же станет отдавать чужаку свое будущее? Тогда, спустя какое-то время, соседи попытались выкрасть ребенка…
— Шаг отчаяния, — пробормотал Атен.
— Конечно, у них ничего не вышло, — продолжал Лис. — Вы сами видели: нынешний Хранитель очень силен. В общем, похитителей поймали и казнили: отвели в снежный лес, связали и бросили умирать. А там, звери их разорвали или мороз убил, никто не интересовался… Горожане, конечно, усилили свои рубежи, стали подозрительными. Они ждали новых незваных гостей. Но больше с тех пор никто не приходил… В общем, все говорит за то, что города уже нет.
— Но метель не могла за столь короткий срок замести лес… — с сомнением качнул головой Евсей.
— Если их Хранитель был слаб и людям не хватало земли для полей, они давно вырубили деревья.
— Что уж теперь гадать, — вздохнул Атен. — Так или иначе, все приметы говорят за то, что впереди нас ждут лишь замерзшие развалины. Тепло давно покинуло этот край, — он приподнял полог, всматриваясь в царившую вокруг белизну. Несколько снежинок, подхваченных ветром, ворвались в повозку и затанцевали в коротком, трепетном танце, сгорая в тепле согревавшего ее чрево огня.
Ночь была ясной, звездной, снег искрился, озаряемый бледным светом тяжело нависшей над миром луны. Та казалась во много раз больше солнца, но и в ней, и в ее дыхании царил лишь холод. Мир казался пустым, и ничто в нем не удерживало взгляда.
Караванщик замер, прислушавшись. Внутренним, развившимся за годы дороги чутьем он ощутил высокий, похожий на далекий протяжный крик звук, который медленно тек, смешиваясь с плачем погребенных под снегом людей. Они еще не заснули вечным сном. Их души еще не обрели покой в подземных владениях повелительницы смерти. Они еще помнили, чувствовали и рыдали над злой судьбой, оставившей им одно лишь прошлое.
Атен бережно сложил карты, убрал их в сундук, а потом, не произнеся ни слова, спрыгнул в снег. Беззвучно опустился полог.
Когда повозка вновь тронулась, Мати проснулась. Ей было неспокойно, сердце бешено стучало в груди. Быстро натянув одежду, она легла на живот у самого края и осторожно выглянула из-за полога.
Вокруг все укрывал снег. От горизонта до горизонта расстилались белые владения Метелицы — великая снежная пустыня. Но повозки стали перестраиваться так, словно подходили к городу, мужчины сняли цепи, связывавшие караван в единое существо, длинного червя, возницы занимали свои места и зорко следили за дорогой, воздух наполнили предостерегающие звуки рожков дозорных.
Сердце Мати на мгновение пронзил страх, рожденный непониманием происходившего. Ей захотелось поскорее найти отца, броситься к нему, прижаться… Он успокоит, все объяснит, защитит.
Но стоило ей выбраться наружу, как ноги, словно заледенев, приросли к земле: она увидела, что караванщики зажгли поминальные факелы. Над горизонтом возник мутной бледной тенью ледяной дворец Метели — знак беды и смерти.
За спиной скрипнул снег, и тяжелая рука отца опустилась ей на плечо. Мати взглянула на него с немым вопросом, полным граничившего с отчаянием страхом.
— Мы подъезжаем к мертвому городу, дочка, — тихо проговорил тот.
К его удивлению, девочка облегченно вздохнула:
— А я увидела факелы и испугалась, что в караване кто-то умер, — ее губы тронула робкая улыбка: — Как хорошо, что это не так!