Тем временем они подошли к повозке Шамаша и колдун, тяжело опустившись на край, первым делом провел рукой по пологу, снимая с него заклятие, а затем заглянул внутрь, проверяя, все ли в порядке с его маленькими подопечными. Те сладко спали, прижавшись боками, согревая друг друга своим теплом. Взгляд колдуна потеплел, на губы легла тихая, немного печальная улыбка. Потом он вновь повернулся к стоявшему подле караванщику.
— Мне бы не хотелось возвращаться к этому разговору, но, боюсь, у меня нет выбора, — взгляд Шамаша пронзал насквозь, проникал в саму душу. — Я могу заставить тебя отказаться от заблуждения силой… — он заметил, как караванщик сжался, втянул голову в плечи, словно готовясь к удару, и поспешно продолжал: — Однако, несмотря на все мои опасения, я продолжаю считать, что любой человек вправе совершать все те ошибки, которые ему суждены. Только не навязывай их другим, — он вновь поморщился, удобнее устраивая раненую ногу.
— Я сделаю все, что Ты велишь!
— Тогда хотя бы веди себя со мной, как прежде.
— Хорошо, — караванщик сделал над собой усилие, заставляя подчиниться, и почувствовал… Оцепенение начало спадать, душа немного успокоилась, отыскав себе, наконец, место, где можно было бы передохнуть. Его вера осталась неизменной, но она более не заставляла гореть сердце слепым пламенем. Вернулась уверенность и твердость: "Хозяин каравана должен быть сильным, особенно хозяин такого каравана", — он вобрал в себя теплый, сладковатый воздух, исполненный духом огненной воды. — Я позову лекаря.
— Мне казалось, мы решили…
— Рана открылась, — не дав Шамашу договорить, он быстро коснулся его колена. Ладонь окрасилась в алый цвет, незаметный в сумраке предрассветья на черных брюках. — К вечеру Ты потеряешь слишком много крови.
— Я сам остановлю…
И вновь караванщик прервал его:
— Человек нуждается в помощи друзей. Лишь боги способны обходиться своими силами.
Шамаш, усмехнувшись, качнул головой:
— В прежнем мире никто не решался спорить со мной, — его голос звучал спокойно, скрывая все чувства, что теплились у него в груди. — Это было бесполезно — я всегда настаивал на своем, не отступая до самого конца.
— Тебя слушали — значит, любили и почитали.
— Как человека.
— Твои друзья были магами? — если богу так хочется верить в реальность вызванного тяжелой болезнью бреда — что ж, пусть будет так.
— Да. Но какое это имеет значение?
— Для нас Хранители — полубоги. Есть города, в которых их обожествляют не только после смерти, но и при жизни.
— Это по меньшей мере странно.
— Не в нашем мире, зависящем от дара Хранителей в большей степени, чем остальные островки мироздания от воли всех небожителей вместе взятых.
— Не в вашем мире… — вздохнув, повторил колдун. Он нахмурился, взгляд сощуренных глаз скользнул по маленькому клочку земли, защищенному куполом шатра. Караванщик так и не понял, согласен ли Шамаш с этой мыслью или нет. Так или иначе, спустя какое-то время он продолжал: — Может быть, именно поэтому ты не понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать… Вот что. Время зари — наилучшее для общения с богами и духами. Конечно, я понимаю, что ты услышишь лишь то, что хочешь услышать… Но, может быть, даже этого будет достаточно. Я верю: боги не оставят твой вопрос без ответа.
"Но мне не о чем Их спрашивать! — хотел воскликнуть Атен. — Я уже говорил с госпожой Айей и Она подтвердила… — но промолчал, вспомнив, как разгневалась на него богиня снегов за то, что он продолжал упрямо настаивать на своем, пытаясь переубедить Шамаша. — Лучше согласиться… Сделать вид, что я все понимаю, — отчетливо и уверенно говорил ему внутренний голос. — Я — всего лишь человек. И если богиня хочет, чтобы я скрывал от Него открывшуюся мне правду, да будет так. Она знает, что делает".
Все же, ему не хотелось обманывать Шамаша. И он решил найти слова, которые по отдельности были бы правдой, но все вместе…
— Я знаю, боги не хотят, чтобы я говорил с Тобой обо всем этом. Но Ты ведь понимаешь, как тяжело отказываться от стремления приблизить к себе чудо, переступить грань между миром реальности и легенд.
Колдун взглянул на Атена. Лицо караванщика было твердым и решительным. И лишь в глазах стояла мольба — они просили о доверии и понимании.
И Шамаш кивнул, прекращая все споры о вере раз и навсегда, забывая о них, словно ничего и не было вовсе.
— Зови врачевателя. Но потом я хотел бы принять участие в приготовлениях к празднику в честь твоей дочери.
— Конечно! — и обрадованный хозяин каравана поспешил за лекарем, насвистывая под нос какую-то веселую мелодию, услышанную когда-то страшно давно, еще в Эшгаре.
Глава 9
Мати снилась величественная женщина с длинными белыми волосами. Она была так светла, так прекрасна. Ее нежный мелодичный голос полнил воздух чудесным напевом восхитительной песни…
— Мама, — сквозь сон прошептала девочка. — Мамочка…!- Она была слишком мала, когда та умерла и почти не помнила ее, но всегда представляла себе именно такой.
— Я с тобой, милая, — донесся да нее легким дуновением ветра нежный, исполненный доброты и заботы, голос. — С днем рождения. Счастья тебе.
— Мама, мама, — быстро, боясь, что та исчезнет, заговорила она. — Пожалуйста, побудь со мной, хотя бы один день, этот день! Я хочу, чтобы ты была рядом, хочу чувствовать твое тепло!
— Иди ко мне, милая, — женщина наклонилась, раскрыв объятья. И, сорвавшись с места, Мати бросилась к ней, прижалась к груди. Женщина взяла ее на руки, словно малышку, окружая своей любовью. Потом она опустилась на возникший из темноты прозрачный ледяной трон, посадила девочку себе на колени: — Я всегда рядом с тобой, дорогая моя, в твоем сердце, в твоей душе. Я — часть тебя.
— Да, но я так хочу видеть тебя, держать руку, чувствовать твое тепло… — она сжала пальцы матери и вздрогнула — они были так холодны!
— Прости, дорогая, — женщина осторожно высвободила руку из ладони девочки, потом погладила ее по волосам.
— Я понимаю, — Мати почувствовала, как у нее по щекам покатились слезы. На миг ей стало так больно, страшно… Но как же быстро это чувство ушло! Оно лишь коснулось ее своим крылом, а затем ему на смену пришел покой. — Тебя нет. Ты спишь среди вечных снегов. Но ведь ты пришла ко мне сейчас, во сне! Неужели нельзя, чтобы… Ведь сегодня мой день рождения! — ей так хотелось, чтобы случилось чудо. — Мама, я попрошу Метелицу, Она отпустит тебя ко мне из своего лунного дворца!
— Моя милая девочка, я и есть Метелица, — в ее глазах было столько любви, они так влекли к себе, что хотелось погрузиться в их синие просторы с головой и остаться навсегда. — Я всегда рядом с тобой. Ты — часть меня, я — часть тебя. Я живу тобой, смотрю на мир твоими очами. Когда ты плачешь — я рыдаю вместе с тобой, когда тебе весело, и я смеюсь.
— Да, — она прижалась к ней, теребя в руках серебряную бахрому белоснежной шали. Она всегда мечтала услышать эти слова, которые стали бы исполнением самой тайной, заветной мечты. И все же… — Но ведь это только сон! Я знаю, что сплю. И когда я проснусь… — ей снова стало грустно, глаза обожгли горючие слезы.
— Успокойся, дорогая, — Айя баюкала ее, прогоняя печаль, наполняя сердце покоем и радостью. — Я никогда тебя не покину. Ни наяву, ни во сне. Всякий раз, когда ты будешь заглядывать в свое сердце, стремясь найти в нем лекарство от одиночества, я буду приходить к тебе. Милая, неужели сон — это так мало? Чего в жизни больше — яви или фантазий, надежд, мечты?
— Если бы я не знала, что все это только сон! — ей так хотелось обмануться! Но эта грань, она казалась столь же очевидной, нерушимой, как черта, отделявшая город от снежной пустыни.
— Разве это плохо? — на губы женщины легла улыбка. — Способность осознавать во сне то, что ты спишь — один из самых великих даров. Благодаря этому ты сможешь путешествовать по странам сновидений, тебе откроются самые сказочные миры, которых ты никогда не увидишь наяву, ты поймешь многое из того, что закрыто для живущих лишь жизнью света, пройдешь тысячу дорог, вместо той одной, что тебе дарована судьбой.