Наконец, я сказал, что пришла пора расставаться — нас наверняка уже хватились в замке, да и гости наши тоже пропали из поля зрения своих друзей на целых двое суток. Все уже принялись было прощаться, когда Бабушка Горлума — удивительный человек, никогда не теряющий трезвого взгляда на вещи! — вдруг сказала:
— Постойте, постойте, господин Гвэл! А куда, интересно, вы предлагаете нам идти? Наверное, было бы неплохо, если бы вы сначала вернули нас в наш мир, как вы думаете?
Я ожидал этого вопроса.
Я посмотрел на них, каждому взглянув в глаза, и лишь после долгой паузы ответил:
— А вы так и не поняли, друзья мои? Мы с вами не покидали того мира, в котором родились и вы, и мы. Алая Книга Готреда просто перенесла нас через пролом в магической стене, поближе к своему истинному владельцу. Мы с вами в нашем, в обычном мире, мы — в России. Вон та вершинка — я указал на невысокую заросшую лесом горушку — это та самая Лисья гора, о которой вы спрашивали в ночь нашего знакомства…
Воцарилось молчание.
— А как же… — пробормотал кто-то из лихолесских.
— А как же эльфы, и Чародеи, и прочие чудеса? — подхватил я. — Ох, дорогие мои, существование волшебства — это не вопрос того, в каком мире вы находитесь, это вопрос того, умеете ли вы его видеть. Это вопрос вашего выбора — волшебство или автоматизированные пивоварни…
Я снова оглядел их, задержав взгляд на Диме-Гэндальфе. Он сделал выбор — я это видел. Глаза его не просто блестели, они светились, как светятся глаза истинных магов и Дивных.
Он помнил нашу беседу в дворцовом «буфете». И он знал, что время для очень важных слов пришло.
— Господин Чародей, — сказал он, делая шаг вперед и неимоверно стесняясь, — Господин Чародей, вы не могли бы взять меня в ученики?
И я рассмеялся. Громко и радостно, на весь лес.
Уж не знаю, кто станет в будущем кронпринцем Готреда, а потом и его королем, но вот кто в ближайшие сотню-другую лет будет учеником королевского Чародея, я знаю абсолютно точно.
И еще я знаю, что пока существует Мир, в нем всегда будут находиться люди, выбирающие настоящее пиво и настоящее волшебство. И настоящую жизнь.
Да будет так!
Писано Чародеем Гвэлом в Готреде,
в собственном замке,
в год от возведения магической стены 1779.
ЗАМОК В НИЧЕЙНЫХ ЗЕМЛЯХ
ГЛАВА 1
БОЛЬШАЯ ДОРОГА
Осень только еще начиналась.
После ленивого обложного дождя днем вечер оказался неожиданно тихим и солнечным, каким- то по-осеннему чистым. Густой предзакатный свет заливал лес на противоположном берегу реки, и на фоне зеленой еще листвы большинства деревьев багровели кусты бересклета и светились мягким золотом кроны лип. Тень большого граба, под которым я сидел, перегораживала реку поперек; за пределами этой тени солнце просвечивало воду до самого дна, и было видно, как чуть колышутся прилепившиеся к валунам зеленые бороды водорослей. Почему-то перед закатом почти всегда смолкают птицы; и сейчас лишь вода тихо-тихо звенела по камням…
Да, осень только еще начиналась, но лето — лето уже кончилось, и это означало, что до холодов и снега я никак не успею добраться до Лотабери, посетить Бастиана Лотаберийского и вернуться домой. Путь оказался дольше, чем рассчитал отец, и виноват в этом один я. Наверное, меня можно понять, но простить — вряд ли. По крайней мере, в глазах отца мои объяснения лишь увеличили бы мою вину: сам он всегда думал сначала об интересах клана, и лишь потом — о себе. Он и меня научил думать так же, но, увы, только думать, а не поступать…
Конечно, я не должен был задерживаться из-за всяких пустяков (так сказал бы отец), но сыну вождя клана не так уж часто доводится встретить человека, который мог бы стать его настоящим другом: слишком велика разница между наследником клана и всеми остальными, даже когда «остальные» и не спешат при встрече стянуть с головы берет…
…Ярран лежал у меня на коленях, освобожденный от ножен, — меч, уведший меня в этот путь. Матово поблескивала сталь, древняя у рукояти и совсем юная у острия; змеился* по клинку едва видный узор харалужной «витой» ковки. Бронза прямой гарды, отполированная до блеска оружейниками клана, успела уже потускнеть, и только серебряная обмотка рукояти по-прежнему посверкивала на солнце тонкой сканью.