Аспид довольно кивнул. Он был рад продаже хотя бы половины украденного товара. Раскрыл рюкзак и достал один из двух чемоданчиков с метками об опасности и возможности взрыва при неаккуратной эксплуатации. Но, как показала практика, заставить этих крошек (батареи были едва с ладонь) взорваться – дело трудное. За долгий путь им достались и удары, и купания в реках, и даже нагрев от огнемета.
Следы неаккуратной эксплуатации увидела и мадам, особенно ее впечатлила глубокая вмятина на оставшемся в рюкзаке контейнере. Но все огоньки на батареях горели, а заряд показывал сто процентов, так что она проверила на прочность предохранители и взяла чемодан без вмятины, сразу пряча его в стенной нише.
— И кого мне теперь ждать?
— Возможно, члены стаи заглянут с расспросами об одном симпатичном малом, но больше о том деле никто не знал.
— Любитель приключений, — фыркнула Шанти, неожиданно замечая: — Как и твой подарочек.
Сталкер вспомнил свое удивление от недавней встречи, и спросил:
— И как он?
Мадам хмуро перекатила сигарету из одного края губ в другой и вдруг улыбнулась:
— Прижился. Хотя первый год я ощущала себя хозяйкой цирка – что ни день, то клоунада. Идиотские вопросы, идиотские поступки и, — она передернула плечами, — эксперименты на пациентах.
— Это как? — Аспид непонимающе нахмурился.
— А вот сломал один кузнечик две ноги, а наш доктор решил лечить ноги по-разному, чтобы узнать, при каких обстоятельствах пациент его вида пойдет на поправку быстрее. А когда обе ноги выздоровели почти одновременно, расстроился и на полном серьезе предложил их снова сломать, что бы он мог подобрать оптимальный способ лечения. Тот кузнечик без костылей на руках упрыгал, — усмехнулась Шанти.
— Жуть какая. А с виду такой невинный мальчик.
Мадам поежилась и, будто рассказывая страшный секрет, начала говорить немного тише:
— Этот невинный мальчик два года назад помог сохранить заведение. На нас тут бандитская шайка напала с требованиями платить «крыше». Мы поймали языка, но не смогли расколоть. И тут этот невинный мальчик предложил оперировать языка без наркоза, так сказать, ради науки. Я в шутку разрешила. Так он слетал за инструментами, деловито все разложил и радостно так заявил, что давно хотел рассмотреть таких, как мы, изнутри. Так что если мы еще кого поймаем, чтобы несли ему.
— И что?
— И то! Почку спустя язык сдал всех. И, в общем, мы с ними расправились, натравили людей мэра. Знатно обогатились на рынке органов – после. А невинный мальчик еще убивался, что интересная работа кончилась.
— Хосподи, дичь какая. Он вообще, что ли … как их там… социопат?
— Социопат здесь ты, а он просто повернутый на блеске внутренностей и сращивании костей маньяк. Я даже рада, что ты мне его привел – отпусти такого, и новый городской Потрошитель нам был бы обеспечен.
— Неужели он совсем, того, — покрутил пальцем у виска Аспид.
— Не... — Шанти снова зевнула и вспомнила: — Я вначале тоже думала, что ему совсем все равно: лечить или кромсать! – уже даже присматривала, кому перепродать это счастье со скальпелем. Год спустя счастье сдружился с одной моей девочкой. Я даже думала, он, наконец, нашел себе грелку в койку.
— А что, нет?
— Ну, не похоже. Хотя они жили вместе. Он ей помогал. Даже деньги, скопленные на свою свободу, ей был готов отдать…
— Во дурак!
На заявление Аспида Шанти не обратила внимания, продолжая:
— Уже со мной договорился. Девочка та вроде как отнекивалась, ей было неудобно. Но все же приняла помощь, ждала караван, хотела вернуться в свою деревню… Не дожила. У нее было настолько все плохо со здоровьем, что я даже к клиентам ее не подпускала. Она у меня в борделе полы мыла, посуду, койки застилала. И все время кашляла. В тот день тоже, а затем упала и задохнулась, — Шанти замолчала на минуту, и в этот раз ее воспитанник не лез с обвинениями и лишними вопросами. — Рак легких. Она просто хотела увидеть перед смертью родину. Не успела. Мэг очень хотел помочь ей, и тяжело пережил ее смерть. К телу ее не притронулся, а когда закапывали, даже плакал.
— Мне его пожалеть? — Аспид был ошарашен услышанным. Пожалуй, его трофейный человек приспособился к их сумасшедшему миру даже лучше него. И не оказался черствым сухарем, как о нем можно было подумать.
— Нет. Он в жалости не нуждается. Несмотря на внешнее равнодушие, он полон любопытства и сострадания. Но держит их при себе.