Находясь как раз позади преследуемого мною всадника, я легко мог выстрелить в него, но смутное подозрение удержало мою руку.
Тогда я решил прицелиться в лошадь и, воспользовавшись удобной минутой, выстрелил в животное. Конь упал вместе с седоком, но юноша мгновенно вскочил на ноги. Когда я подъехал к нему с пистолетом в руке, он стоял, сложив на груди руки, и, глядя мне прямо в глаза, спокойно произнес по-испански:
— Друг, не убивай меня, я — женщина.
Это заявление не особенно поразило меня, так как я был отчасти подготовлен к нему. Во время нашей дикой скачки я стал подозревать, что преследуемый мною шпион — женщина. Из-под развевающейся мантии как-то мелькнул бархатный лиф и крошечный красный сапог с золотой шпорой. Волосы были мягкие, шелковистые, но не черные, как у индейцев, а темно-коричневые. Черты лица этого «юноши» на близком расстоянии поражали тонкостью, не встречающейся даже у самых красивых мужчин.
Повторю: слова красавицы не удивили меня, но я был поражен ее спокойным тоном. С грустью опустилась она на колени и, целуя свою лошадь, проговорила: «Бедный мой конь!»
— Вы женщина? — спросил я, притворяясь удивленным.
Но она даже не взглянула на меня, продолжая причитать над убитой лошадью.
— Вы женщина? — снова повторил я, в своем смущении не зная, что сказать.
— Да, сеньор, я — женщина. Что вам угодно от меня?
С этими словами она встала, не обнаруживая ни малейшего страха. Ответ ее был так неожидан, что я разразился смехом.
— Вам весело, сеньор, но вы огорчили меня, убив моего любимца.
Я не скоро забуду взгляд, брошенный ею на меня в эту минуту. В нем было все: горе, гнев, презрение, вызов…
— Сеньорита, — отвечал я, — я глубоко сожалею, что обстоятельства принудили меня так поступить. Могло быть еще хуже.
— Что могло быть хуже этого? — спросила она, перебивая меня.
— Я мог выстрелить в вас.
— Это не было бы хуже! — воскликнула она. — Я любила эту лошадь не меньше жизни, не меньше, чем люблю родного отца!
Она снова обняла коня, поцеловала его, закрыла ему веки и гордо встала передо мной.
Я не знал, что делать. Предложить деньги было бы неделикатно, и я решил предложить одну из наших крупных американских лошадей, за которых богатые мексиканцы часто платят баснословные деньги.
— Как, — гордо воскликнула она, — вы предлагаете мне другую лошадь! Взгляните сюда, — она указала на равнину, — тут тысяча лошадей, и все они мои! Разве мне нужна лошадь?
— Да, но это местные лошади, а я предлагаю…
— Я не отдала бы своего любимца за всех ваших лошадей. Ни одна из них не может сравниться с ним.
— Ни одна, сеньорита? — многозначительно произнес я, глядя на своего коня.
Она тоже окинула его долгим взглядом и, хотя не произнесла ни слова, по-видимому, оценила моего Моро.
— Да, вы правы, — наконец сказала она, — лошадь у вас действительно хороша.
У меня мелькнула мысль: «Неужели ей захочется заиметь мою лошадь?» Я чувствовал, что не в силах буду ни в чем отказать этой гордой красавице.
В это время, к счастью, подъехали мои солдаты и, таким образом, прервали наш разговор. Их появление, видимо, обеспокоило девушку, но я приказал своим людям вернуться обратно и снова остался вдвоем со своей пленницей.
Как только солдаты удалились, красавица спросила меня:
— Это техасцы?
— Не все, — ответил я.
— Вы их предводитель?
— Да.
— Капитан?
— Капитан.
— Господин капитан, я ваша пленница?
Вопрос застал меня врасплох, и я не знал, что ответить.
Если она шпион, то, отпустив ее, я могу навлечь на себя большие неприятности.
С другой стороны, объявив ее своей пленницей, я боялся вызвать ее гнев, тогда как мне, напротив, хотелось быть с нею в дружбе.
Видя мое колебание, она снова спросила меня:
— Я ваша пленница?
— Сеньорита, мне кажется, я сам пленен вами…
Она внимательно взглянула на меня своими большими лучистыми глазами и, казалось, была довольна моим ответом.
— Это пустая любезность. Свободна я или нет? — спросила она решительно.
— Сеньорита, — сказал я, приблизившись к ней и серьезно глядя в ее красивые глаза. — Дайте мне слово, что вы не шпион, и вы будете свободны. Мне нужно лишь ваше честное слово.
Она разразилась смехом.
— Я — шпион? Да вы шутите, капитан?
— Надеюсь, сеньорита, что вы не шутите? Итак, вы, значит, не шпион?