* * *
Через несколько дней после похорон я вернулась к тропе. Я гнала прочь мысли о тете Джесси и старалась вообразить себе людей, скакавших этим путем сотни лет назад. И тогда я загорелась идеей, ослепительной, как бенгальский огонь: я расчищу дорогу до самой последней плиты и сама проеду по ней верхом.
В ту минуту я не очень-то задумывалась, сколько преград на моем пути. Не так просто расчистить дорогу длиной в тридцать километров. И потом, у меня не было лошади. Правда, верхом ездить я умела, научилась на ферме у Саламанки Хиддл. Мы тогда целыми днями скакали по окрестным лесам на Иве, ее лошадке. К сожалению, Иву пришлось продать, когда Хиддлы переехали в Огайо.
Но чем дольше я раздумывала, тем больше мне нравилась моя затея. Она волновала меня, как запах леса волнует молодого пса. Я не просто расчищу тропу, я посажу вдоль всего пути циннии, и люди будут называть его дорогой Цинний. И сразу же вспоминать о Циннии Тейлор и восхищаться работой, которую она проделала. Но дорога все-таки останется моей; пускай все спрашивают у меня разрешения, прежде чем трогаться в путь.
Тогда мне казалось, что я задумала все это без всякой задней мысли. Я и не предполагала, как важна станет для меня моя затея. Я не думала, что от чего-то бегу или за чем-то гонюсь. Эгоисткой я тоже себя не чувствовала. Циннии вдоль тропы, дорога, названная в мою честь... Я вовсе не мечтала о славе, просто хотелось стать чем-то большим, чем «самой странной и самой тупоголовой в мире замарашкой», комком грязи на самом дне кастрюли. Думаю, я хотела, чтобы мир узнал, кто такая Цинния Тейлор. И еще я должна была доказать себе, что убийца Цинния Тейлор — это не про меня.
Но тогда я этого не осознавала. Я просто расчищала дорогу. Так было надо. И надо было торопиться, я суеверно ощущала, что, если не успею справиться до конца лета, случится нечто ужасное. Грянет возмездие за смерть тети Джесси. Бог словно дает мне последнюю возможность очиститься.
А такие мысли прочно пускают корни в моей голове и разрастаются, как сорная трава.
Уже не стоило переживать, как бы братья и сестры не присвоили мою дорогу. Они покопались пару дней в грязи, им надоело, и они вернули тропу целиком и полностью в мое распоряжение.
11. Подарки
В воскресенье Джейк нашел меня на грядке. Сказал, что забежал на минутку, и сунул мне под нос коробочку с дырками в крышке.
— Это тебе.
От волнения я не чувствовала под собой ног. Подарок... мне... от Джейка. Но тут же я спустилась с небес на землю: и что с того? Очередной Томми Салями хочет, чтобы я замолвила за него словечко Мэй. Но теперь меня на мякине не проведешь.
— Открывай же, — поторопил Джейк. — Это термометр. Для тебя.
Я приподняла крышку и тут же ее захлопнула.
— Очень смешно. — Я вернула ему коробку. — А по-моему, там обычный сверчок.
Ну зачем он так радостно на меня смотрит? Зачем ему возиться со мной? Мэй сама из кожи вон лезет, чтобы он обратил на нее внимание.
— Где твоя комната? — спросил Джейк.
Я неохотно подыграла ему и притворилась, будто ничего не понимаю.
— Вон там. Одна на всех девчонок: Гретхен, Бонни... Мэй.
— У какого окна твоя кровать?
— Вон у того. А кровать Мэй — у соседнего.
Он и глазом не моргнул. Я еле сдерживалась. Прекрати! Хватит прикидываться!
— Отлично. — Он подошел к дубу, росшему у нас под окном. Ветреной ночью ветви стучались в стекло. — Это дерево то, что надо. — Он снял крышку и наклонил коробочку. Сверчок выпрыгнул на свободу и исчез в ветвях. Джейка все это крайне радовало. — У тебя есть будильник с секундной стрелкой?
— Да.
— Когда будешь ложиться спать, сосчитай, сколько раз сверчок прострекочет за минуту. Раздели на четыре и вычти одиннадцать — и узнаешь, сколько на улице градусов. Потрясно, а?
Едва грузовик скрылся за поворотом, из дома вынырнула Мэй.
— Джейк приезжал? Почему он уехал?
— Откуда я знаю?
— Чего он хотел? Что он сказал?
— Ничего такого. Просто треп.
— Про меня спрашивал? Подошла Гретхен.
— Джейк приезжал? Зачем? — Мэй подхватила ее под руку и повела к дому, что-то шепча. Я не расслышала, но Гретхен громко ответила: — Да он стесняется. Хотел увидеть тебя, приехал и постеснялся сказать. Он еще вернется, вот увидишь.
Через несколько минут появилась Бонни.
— Мэй на тебя зла, — сообщила она. — Угадай, за что? — Я не ответила, и она пояснила: — Говорит, надо было сказать ей, что Джейк приехал. Говорит, мозгов у тебя, как у курицы.
Мимо промчался дядя Нэт, размахивая палкой.
— Постой! Погоди! — вопил он.
— За кем это ты? — крикнула ему вслед Бонни.
— Моя Журавушка — вон же она!
— Как думаешь, он правда ее видит? — спросила Бонни.
— Наверное...
— А ты ее видишь?
— Я часто себе ее представляю... — призналась я.
— Да нет, взаправду, ну, как дядя Нэт?
Как мне хотелось кивнуть. Ну почему он может видеть ее, а я нет?
— Нет, не вижу. А ты?
— Нет, конечно. Вот Бен видит. Бен сказал, он видел ее уже два раза с тех пор. Может, выдумывает? Как считаешь?
Я нашла Бена у грядки. Он сидел на корточках и вытягивал шею то в одну, то в другую сторону.
— Они растут прямо? — спросил он. — Тебе не кажется, что вот этот какой-то скрюченный?
— Они растут как надо, Бен. Не обязательно им быть совсем уж прямыми.
— Обязательно.
Бен решил выращивать только бобы и очень о них заботился. Он следил, чтобы они росли строго вертикально, и уничтожал любой сорняк. Два-три раза в день он внимательно оглядывал грядку и вопил на каждый несчастный посторонний росток:
— Ты еще здесь откуда? Пошел вон!
Как-то, когда Бен был совсем маленьким, он сказал тете Джесси, что хочет выращивать «человечьи цветы».
— Какие же это? — удивилась тетя.
— Людики.
Тетя Джесси принялась объяснять, что «людиков» нет, есть только лютики. Бен все выслушал и сказал:
— Может, людики тоже есть. Может, если взять маленькое человечье яйцо, посадить его в землю и хорошенько полить, оно прорастет.
— И что же вырастет?
— Людики, конечно.
* * *
Бен спросил, не забросила ли я тропу.
— Нет, конечно, — ответила я. — Только никому не говори.
— Наверное, ты уже далеко забралась. А представь себе, ты расчистишь километров пятнадцать, и тебе придется идти пешком все эти пятнадцать километров, чтобы только добраться до места. А потом идти пятнадцать километров обратно. А потом двадцать километров, а потом двадцать два, а потом...
— Как-нибудь справлюсь, — перебила я.
На самом деле это мне и в голову не приходило. Зря он об этом сказал. Теперь я весь день буду переживать.
— Может, ты встретишь там дядю Нэта, — сказал Бен. — У него там опять свидание с лапушкой.
— Ничего подобного.
— Правда, Цинни. Он так и сказал: «Пойду навещу мою лапушку».
— Он просто шутит.
— Ничего подобного.
— Бен, а ты видел тетю Джесси — после того? — Угу.
— Где? И как?
Бен ковырял землю носком ботинка.
— У амбара. Она прошла мимо меня.
— Она тебя заметила? Она с тобой говорила?
— Не-а.
— Ты себе просто вообразил, — решила я.
— Вот и нет.
Похоже, он ничему не удивлялся. Только в девять лет можно считать, что умершие тетушки запросто разгуливают по знакомым огородам.
Я отправилась к дороге. Воевала с упрямой травой и все думала, можно ли на самом деле видеть умерших. Несправедливо, что дядя Нэт и Бен ее видят, а я нет. Может, я просто плохо стараюсь. Увидеть ее — бог мой! От одной мысли мурашки бегут по коже. Это родное лицо, эта знакомая походка, шаг медленно, шаг быстро, будто вприпрыжку... о боже!