Слыша громкий стук собственного сердца, испытывая неожиданно откуда-то появившуюся тупую боль в желудке, я ощутил, что конец одного щупальца пляшет у меня на левом плече — не может присосаться к трикотажу майки. Выждав положенные пять секунд, конечно же, показавшиеся мне вечностью, — но я исправно считал в уме, — я потянул руку на себя. Но не тут-то было! Щупальца натянулись, как упругие резиновые тяжи, и тело осьминога не поддавалось ни на сантиметр. Моя рука на что-то давила, мяла пальцами что-то мягкое, но осьминог и не думал двигаться с места. По неопытности я не мог точно определить местонахождения уязвимого у осьминога колпачка.
Близость Бентоса, может быть, и тормозила приближение чувства необузданного страха, но мне уже становилось не по себе. Я потянулся рукой к кобуре с ножом, но Бентос тронул меня за плечо и быстро запустил свою руку в дыру.
Навстречу руке, из расщелины, чуть выше входа в жилье осьминога, словно хобот слона, вывалилась самая огромная из щупалец нашей жертвы и проворно обвила руку Бентоса по локоть. Но мой друг знал свое дело. В следующий миг я ощутил, что осьминога будто ударило током. Он вздрогнул, сила его присосок явно ослабела, но не настолько, чтобы я мог высвободить руку. Я был благодарен бедняге за это! Бентос, может быть, и не стал бы никому и ни о чем рассказывать, но я, выдернув руку, помчался бы прочь, а потом измучил бы себя угрызениями совести. Рука друга между тем где-то совсем рядом в студенистом мешке уверенно сдавливала жизненно важные нервные центры осьминога.
Прошла еще секунда, другая, и из норы, вслед за рукой Бентоса, показалось тело животного.
Повинуясь тому, что делал опытный охотник, я принял вертикальное положение, и оба мы, как два преступника, прихваченные один к другому осьминожьими наручниками, поднялись на поверхность. Четыре свободных щупальца болтались под телом осьминога.
Лодка была рядом. Лодочник принял трофей, и щупальца осьминога соскользнули с моей руки. В тот миг меня охватило безудержное желание все это непременно проделать самому, и теперь же, немедленно. Бентос вновь последовал за мной.
Вторая попытка была более удачной. Правда, щупальца этого осьминога не были и полуметровой длины. Я ощутил прилив сил и нырял без конца.
Еще раз в жизни оказалось, что внешний вид — дело привычки. И в человеке, в конце концов, важнее… характер. В тот день, чтобы доказать прежде всего самому себе, что прежняя трусость вовсе не свойственная мне черта, я натаскал, на радость лодочника, с полдюжины осьминогов.
Милый Бентос, он, очевидно, не вдумывался в то, что про исходило со мной, но твердо знал, что так было надо. Он, как лучший в мире телохранитель, не отставал от меня ни на шаг.
С того дня при виде первых признаков жилья осьминогов — они чистюли, но только в своих домиках, рядом всегда полно мусора и отбросов с их стола — я как одержимый бросался на поиски соперника, столько времени державшего меня, как опытный длиннорукий боксер, на дальней дистанции, чтобы еще и еще раз схватиться с ним. Поначалу я не замечал, но всякий раз, как только я начинал шарить по расщелинам в поисках осьминогов (как он это чувствовал, до сих пор для меня остается загадкой), Бентос оказывался рядом. Теперь он догадывался, что делалось у меня в душе, и знал, что рано или поздно могло случиться со мной при встрече с осьминогом.
Но судьба распорядилась так, что произошла беда с ним, а не со мной.
В тот день мы охотились с борта отличного моторного катера за коралловыми рифами островков Амбре, что напротив порта Батабано.
Рельеф дна представлял собой стол театрального художника с макетами сказочных средневековых замков. Казалось, кто-то на совершенно ровную песчаную поверхность нагромоздил рядами, как клетки в курятниках, скалистые глыбы, украшенные башнями и башенками с бойницами и дозорными щелями, зубчатыми стенами, потайными дверьми, узкими проходами, оконцами, где могла бы превосходно устроиться на жилье всякая морская живность.
Мы, как игрушечные акробаты, опускались вниз головой по отвесной скале, внимательно выискивая, кто в ней укрылся. Достигнув дна, переворачивались, толчок ногами и такой же медленный подъем. И снова плавное, невесомое погружение, толчок и подъем вверх. Место было не из лучших. Но вот я заметил на выступе у самого дна кучку створок гребешков, устриц, пустые раковинки сигуа, останки крабов.
Бросив ружье на дно, я приник к щели, но владелец ее принял надлежащие меры — закамуфлировался так, что его не было видно. Во второе погружение Бентос был уже рядом. Он уцепился рукой за выступ. Тело его касалось противоположной скалы. Так ему лучше было видеть, что происходило в расщелине. Осьминог шевельнул щупальцем и выдал себя. Увидев его глаза, я сунулся в щель. Бентос внимательно наблюдал за моими действиями.
Когда же через несколько секунд я со своей добычей попятился назад и выбрался из щели, картина, которую я увидел, заставила меня на миг растеряться.
По телу Бентоса, уже плотно прижимая его к скале, ползли внушительных размеров щупальца. Рука его еще держалась за выступ, но от локтя до кисти была обвита толстым живым канатом. Были захвачены плечо и шея, спина и живот. Бентос что-то показывал мне глазами и другой рукой подавал знак — «вверх». Но я никак не мог сообразить, что он посылал меня туда за воздухом. По его мнению, я должен был набрать свежего воздуха и скорее возвращаться, чтобы разделаться с предательски напавшим на него из-за угла спрутом. Сам Бентос, выпустив ружье, — плавал он всегда только в плавках, поэтому щупальцы осьминога присасывались свободно и крепко, — пытался оторвать рукой щупальце от шеи.
Мною овладела растерянность — добытого осьминога я отшвырнул в сторону, — но, очевидно, чувство страха не позволило мне принять единственно верное решение. Следовало атаковать спрута, но вместо этого я выхватил нож и отсек одну за другой все четыре щупальца. Пятое пыталось ухватить меня за руку, но скользило по майке. Бентос, покачивая головой, стал подниматься вверх.
В лодке, чертыхаясь и отчитывая меня, он принялся сдирать со своего тела еще шевелившиеся щупальца. С живота и со спины у пояса одно щупальце мне удалось оторвать без особого труда. На месте присосков на загорелом теле Бентоса лишь выступили ярко-красные пятна. С шеи Бентос сам стащил второе щупальце. А вот часть, присосавшаяся к спине, не поддавалась. Удалось отодрать присоски лишь с груди, где обильно росли волосы, и то вырывая их с корнями. Так же крепко присосалось щупальце и к руке.
Что мы только не делали, перебравшись на катер! И солили срез щупалец, и посыпали сахаром, и подносили к ним огонь, и смазывали мерфиолатом, и поливали пресной водой, водкой, ромом и молоком — ничего не помогало: кожа Бентоса оттягивалась вместе с присосками.
Тогда Бентос из всех присутствующих выбрал меня, отвел на корму и, впервые за все время нашего знакомства, без улыбки произнес:
— Отдирай!
Мои попытки убедить его, что надо в город, к врачу, ни к чему не привели. Он только мрачнел и ниже опускал голову:
— Отдирай! Ты присосал, ты и отдирай!
— Бентос, давай осторожно попробую ножом, — пытался я выиграть время в надежде, что мне на помощь придут товарищи, но они молчали.
— Отдирай, или я в последний раз выхожу с тобой в море! — И он ругнулся, зная, как на всю жизнь наказать меня.
Ухватившись обеими руками за толстый конец щупальца у самого локтя Бентоса, я сильно потянул. С тыльной стороны локтя — там кожа была покрепче и покрыта волосом — показались первые капли крови. Конец щупальца выскальзывал из рук. Я сменил мокрые перчатки на сухие, и дело пошло несколько быстрее. На внутренней стороне руки образовалась сплошная ссадина. Большинство присосков срывало эпидермис с кожи Бентоса. Он подпрыгивал и ругался, однако и мне от этого было легче. Еще два усилия, и щупальце полетело на дно кокпита. На спине остался длинный след.