Даже с алфавитом никак не разберутся — все еще не окончен спор, какую азбуку использовать? Одни ратуют за латиницу, другие — за кириллицу. В 1933 году появился первый букварь кольских саамов — на основе латиницы. Его автор, профессор Черняков, аргументировал выбор латинского алфавита неприязнью кочевников ко всему русскому. К сожалению, букварь не прижился, поскольку другим предметам здесь учили по-русски, и ученики едва справлялись с одной азбукой. В 1937 году Александр Эндюковский разработал букварь на базе кириллицы. Но опять ничего не вышло: Эндюковского и его коллег вскоре расстреляли, а букварь стал одним из главных доказательств «саамского заговора».
После этого проблема алфавита не подымалась на протяжении многих лет, и лишь в 1980-е годы вышел написанный кириллицей саамский букварь Александры Антоновой. Сейчас ей немного неловко — Александра Андреевна сама призналась мне, что в нем было слишком много пропаганды. Недавно вышло переработанное издание, более современное.
Я попросил Александру Андреевну дать мне несколько уроков саамского языка, чтобы прояснить некоторые вопросы, связанные с транскрипцией географических названий. Однако Антонова начала с того, что «саами» не склоняется — как «коми».
— Можно ли говорить о женщине «саамка»? — спросила она. — На слух получается почти «самка», а я, как ни крути, — человек.
Потом мы перешли к географии, здесь-то и начались проблемы. Оказывается, в саамской фонетике есть звуки, которые не передать ни латиницей, ни кириллицей. Например, 'h' в названии горы Куамдеспахк. Саамы используют три звука 'h' — палатальное, горловое и еще одно, настолько глубокое, что кажется, будто оно идет откуда-то от поясницы… На этом месте Антонова странно захрипела и пояснила:
— Так важенка хоркает,[57] когда рожает.
Пример Антоновой подтвердил мое убеждение, что саамская речь родом из тундры и ближе к звукам природы, чем к человеческому языку. Любая попытка ее записать — латиницей ли, кириллицей (какие диакритические знаки ни используй) — обречена на неудачу: нам никогда не передать глубину выкрика рожающей важенки.
Что же касается споров об алфавите, они разгорелись с новой силой — быть может, под влиянием российских татар, которые собираются отказаться от кириллицы. Снова пошли разговоры, что кириллица — символ оккупации, что скандинавские саамы пишут латиницей, и сегодня — в эпоху Интернета — кольские саамы должны вернуться к своим европейским корням. Молодежь смеется — это, мол, вопрос времени, надо просто дождаться, пока вымрет старшее поколение.
Да что там — здесь спорят не только об алфавите, но и о литературном языке. Не существующем! А вернее — не существовавшем до недавних пор! В 1990 году вышел сборник стихов Октябрины Вороновой под названием «Ялла». Первая книга на саамском языке! Казалось бы — вот оно, начало саамской письменности!
Но вместо радости — скандал. Потому что Октябрина Владимировна писала свои стихи по-иоканьгски, а не по-кильдински. Ассоциация кольских саамов (одна из местных политических организаций) пыталась воспрепятствовать публикации книги, обвиняя поэтессу в профанации саамского языка. Во властные структуры полетели письма, петиции, доносы. И хотя Воронову поддержал академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, а также профессора Никита Толстой и Георгий Керт, не говоря уж о собратьях по перу, Октябрина Воронова от переживаний заболела и, не дождавшись выхода сборника, умерла. После смерти она была названа первой поэтессой кольских саамов.
Расскажу немного об Октябрине Вороновой. Она родилась в 1934 году в селении Чальмны-Варрэ[58] на берегу реки Поной. Мать поэтессы происходила из знаменитого рода саамских нойдов Матрехиных. Отец — русский. Дед — Михаил Распутин, последний священник ловозерской церкви — был расстрелян. Отец взял фамилию матери, а дочери дал революционное имя. В молодости он якобы принимал участие в штурме Зимнего дворца. Детство Октябрина провела с родителями в тундре. Мать была чум-работницей,[59] а отец — руководителем красного чума.[60] Потом Воронова училась в ловозерской школе, жила в интернате. Дальше — Ленинградский институт народов Севера, работа в библиотеке в Ревде (сейчас там музей ее имени!), первые пробы пера. Поворотным в судьбе Октябрины Вороновой стал 1975 год, когда она познакомилась с поэтом Владимиром Смирновым. Смирнов стал переводить стихи Октябрины на русский. Злые языки говорят, что он сам их и писал — по-русски: кто бы оценил их по-иоканьгски? Но даже если в этом есть доля правды, сама идея мне нравится. Этакий постсаамизм, верно?
57
58
60