Укрывшись черной светонепроницаемой пленкой, словно палаткой, нужно постепенно приподнимать один край, тогда дневной свет — вне зависимости от погоды — будет падать на скалу с петроглифами косо, словно на закате. Это новейший метод прочтения саамских петроглифов.
Я, однако, предпочитаю читать их по старинке. Так, как смотрели на свои рисунки сами саамы. При низком солнце.
Мне часто вспоминается тот вечер на берегу Онего. Надя со студентами отправилась на «Эколог» ужинать. Мы остались на Носе. Местные привезли нам малосольного лосося, на камбузе нашлась бутылка красного вина, и за трапезой мы дождались минуты, когда солнце начало садиться. На том берегу, примерно на уровне Оленьих островов.
Вот тогда они и предстали передо мной во всей красе! Косые лучи солнца высвечивали на сверкающем граните рисунки — поочередно, один за другим — по мере того, как солнечный прожектор медленно передвигался вдоль горизонта. Константин Лаушкин назвал этот спектакль кинематографом каменного века. Я бы сказал — японский театр теней. Каждая деталь монументальной каменной композиции казалась словно бы тенью изображения. Как будто сами рисунки находились где-то выше — может, в сознании их автора? А может, на Небесах?
Сколько же времени понадобилось художникам неолита, чтобы добиться такого эффекта? Сперва долгие наблюдения за движением солнца, его изменчивыми, в зависимости от времени года, траекториями, потом тяжкий труд с долотом в руках. Чтобы спустя тысячи лет молчания мы наконец услышали их голос.
Вопрос: зачем?
Воспользовавшись библиотекой и советами Надежды, я стал рыться в книгах о саамах, пытаясь понять, откуда они тут взялись. И обнаружил, что хотя о саамах писали много — как, пожалуй, ни об одном другом северном племени, — они и по сей день остаются наиболее загадочным народом Европы. Ведь самые горячие дискуссии разгорались именно вокруг проблемы их происхождения.
Первым попытался докопаться до корней саамов шведский натуралист и врач Карл фон Линней. Создатель знаменитой классификации животного и растительного мира в молодости много путешествовал по северным рубежам Европы, причем посетил и тамошних кочевников (известна гравюра меццо-тинто,[14] изображающая ученого в саамском костюме с ритуальным бубном у пояса), после чего написал книгу «Iter Lapponicum»,[15] в которой, правда, не разрешил вопрос о происхождении лапландцев (саамов), но по крайней мере высказал мнение, что они не имеют ничего общего с другими северными народами.
Спор продолжился в XIX столетии. Начали его сторонники «азиатской теории», во главу угла ставившие внешний вид современных саамов: низкий рост, цвет кожи, черты лица. Одни, подобно немецкому антропологу Иоганну Фридриху Блуменбаху,[16] относили их к монголоидной расе (вместе с финно-угорскими и палеоазиатскими племенами), другие доказывали, что саамы перекочевали в северную Европу из алтайских долин Центральной Азии, а третьи и вовсе отказывали им в самобытности, утверждая, что это просто отколовшиеся от племени самоеды. Затем пришло время теорий европейского происхождения саамов — размышлений об их связях с древними лигурами и с альпийскими племенами. В дискуссии приняли участие самые разные специалисты — археологи, этнографы и лингвисты, так что новые концепции появлялись, словно грибы после дождя. Одни археологи доказывали, что северные кочевники прибыли из междуречья Оки и Волги, другие твердили: ничего подобного — из долин Дордонь и Везер. Этнографы ломали копья по поводу того, к кому ближе саамы — к хакасам или к гуцулам. А лингвисты выискивали в их наречии сходство с диалектами баскского, финского, юкагирского языков. Время от времени возникали идеи и вовсе фантастические. К примеру, одна из гипотез гласила, будто саамы являются потомками народа, проживавшего на Севере еще до схода ледника и укрывшегося в какой-то теплой пещере. В конечном счете ни одна из сторон не взяла верх, и споры о происхождении саамов продолжаются по сей день.
16
Иоганн Блуменбах (1752–1840) — немецкий физиолог, анатомист, основатель физической антропологии.