— Складки на снегу видишь? Это мои указатели. Ветер уже третий день юго-восточный.
Я много читал о феноменальном чутье северных кочевников, которое помогает им ориентироваться в тундре, но впервые смог увидеть это собственными глазами. Складки на снегу, о которых говорил Валерий, наверное, что-то подсказывали, но не думаю, чтобы этим дело ограничивалось. Подозреваю, что дело здесь в неком шестом чувстве. Быть может, наследственном, а может, выработанном длительным общением с тундрой? Так или иначе, до берега Индичйока мы в конце концов добрели!
А дальше? На сей раз перед нами — не обычный ручей, а широкая бурная река. Посветили налево, направо — никаких признаков брода. Хуже того, прибрежный лед (так называемый припай), нависает над потоком, не касаясь воды, и под нашей тяжестью наверняка провалится. А если и не провалится, так что с того? Все равно останется несколько саженей бурлящей стихии. Лемминг, обутый по-местному до подмышек, еще мог бы попытать счастья, а мы с Тадеушем в свою западную обувку воды наберем стопроцентно. К тому же течение здесь такое сильное, что наверняка свалит с ног. Надо искать брод. Валерий велит нам ждать, а сам берет фонарь и исчезает в темноте.
Я оглядываюсь в поисках хвороста. Эх, чайку бы горячего. Торчащие из-под снега стебли моментально превращаются в пепел — точно солома, — даже руки согреть не успеваешь, о кипятке и мечтать нечего.
— Прелести пастушьей жизни, — бросает Валерий, выныривая из мрака. — Для тебя, Map, это приключение, а для меня — обычный рабочий день. Я, бывает, неделю так хожу, прежде чем найду оленей, а порой возвращаюсь ни с чем.
— Скажи, Валерий, а олени на самом деле существуют?
— Не меньше, чем твои саамы, мой дорогой. Пошли, брод ниже по течению, полверсты отсюда.
То, что Лемминг назвал бродом, на самом деле оказалось несколькими глыбами, хаотично разбросанными в бурлящем потоке. Валерий переводил нас по очереди — сперва Тадека, потом меня: шаг за шагом, не останавливаясь ни на мгновение, чтобы не потерять равновесия и не потерять из поля зрения (ограниченного светом фонаря) его ноги на соседнем камне. Переправа требовала полной сосредоточенности — шум воды заглушал голос, а царивший вокруг мрак не давал надежды сориентироваться самостоятельно. Просто эквилибристика! К счастью, обошлось без купания.
До лагеря осталось несколько часов относительно простого пути, частично по бывшему тракту геологов, потом — крутой переход к плато между Нинчуртом и Пункаруайвом, а дальше уже только спуск вниз. Останавливаться на ночлег «под кустом» нет смысла, тем более, что кустов никаких не видно. Конец нашего путешествия я помню смутно — как сквозь сон. Хруст ломающегося под сапогами наста и полоса теплого воздуха от Анкисуайя. Запах дыма от несуществующего костра… Порой звезда блеснет из дыры между тучами — где-то внизу, словно мы уже подходим к небесам. А то вдруг склон замаячит во мраке — там, где, судя по карте, должна быть долина. Лемминг все больше напоминал оленя — стриг ушами, принюхивался к дуновениям ветра. Вдруг, ни с того, ни с сего, начал кричать. Я думал, он меня зовет, подошел поближе, слышу — мат. Валерий по-черному проклинал Нинчурт — словно живого человека.
— Что случилось? — спросил я.
— Эта блядь, — сказал Валерий про гору, — вечно меня к Пункаруайву подталкивает. Небось, за то, что я ее Чертовыми Сиськами обзываю. Сегодня специально забрал посильнее влево, так все равно здесь очутились. Слышишь шум Индичйока?
— Нет.
— Вот и я тоже — нет. А должны бы. Значит, он остался далеко слева.
— И что теперь?
— Хорошо, что я вовремя спохватился, а то залезли бы выше, так пришлось бы потом спускаться в лагерь по кручам Пункаруайва. Со мной так было однажды — едва жив остался. Но в темноте, да еще с хромым Тадеком — никаких шансов. Пришлось бы ждать рассвета. Впрочем, он и так уже скоро. Возвращаемся к Индичйоку и идем вниз.
На крутом спуске с плато к лагерю нога Тадека окончательно отказалась повиноваться. Сильно хромая, он перебирался от одного дерева к другому, не попадая в наши следы. До вежи мы добрались на рассвете. Двадцать два часа ходьбы.
Весь следующий день мы валялись на оленьих шкурах, мысленно еще бродя по горам. В полусне всплывали эпизоды экспедиции — то в дымнике метель завоет, то в кастрюле на печи ручей забормочет — да и тело напоминало о себе и трудном пути. Лишь аромат ухи из кумжи вернул нас к реальности. Фирменное блюдо Андрея.
Колено Тадеуша не сулило скорого выздоровления, так что тянуть с отъездом не стоило. Тем более, что Луявр у берегов начал замерзать, и если мы прозеваем момент, вернуться в Ловозеро будет непросто. Валерий тоже торопился — надо успеть завезти из поселка провиант «на замерзание». Прощайте, мои олени! Надеюсь, мы еще встретимся.