— Ты о Готвальде слыхал? — спокойно спросил Лацо.
— Готвальд далеко, по радио передавали, что он в Москве! А тут с нами кто? Все в тюрьмах, да в концлагерях.
— Не все, к нашему счастью. Потоцкий снова на воле.
— Карел Шмидке? — обрадовался Мятуш.
— Ты знаешь его и по настоящей фамилии? — удивился Газдичка.
— Ну как же! Я хотя и не коммунист, а дважды сидел в тюрьме за то же, за что и коммунисты, — с гордостью ответил Мятуш.
— Густава Гусака недавно я сам видел, — задумчиво сказал Газдичка. — Густава знаю по Илавской тюрьме. После забастовки в Гандловой было брошено в Илаву больше сотни. Это в ноябре сорокового. А через год, когда фашисты начали войну против СССР, в Илавских казематах добавилось полтысячи коммунистов. И в первом случае туда попал Густав и во втором. В первый раз товарищи помогли ему вырваться на свободу. А во второй раз я не знаю, как было. Меня больного перевели из тюрьмы. Совсем недавно узнал, что Гусаку снова помогли выбраться на свободу.
— Ну, если Густав да Карел на свободе, тогда все в порядке. Эти не сложат оружия. Но почему же они тянут? — Мятуш недоуменно приподнял лохматые брови.
— Не тянут! — категорически возразил Газдичка. — Они готовят большое дело. Только не такое, как в других странах. Ты вот сам сказал о борьбе в оккупированных странах. А Словакия-то не оккупирована!
— Какая разница! — устало отмахнулся Мятуш.
— Огромная, — ответил Лацо и спросил, слышал ли он что-нибудь о Словацком национальном совете.
— Слышать-то слышал, а что он делает, не знаю, — признался Мятуш.
— Он готовит восстание всего народа Словакии против фашистов.
— Ну-у, куда хватил! — скептически протянул Мятуш. — Это едва ли удастся. Уж действовали бы как все — увеличивали партизанские отряды, втягивали в борьбу весь народ.
— Как только мы начнем наращивать действия партизанских отрядов, немцы оккупируют страну и утопят народ в крови! А если одновременно и повсеместно вспыхнет восстание среди мирного населения и армии, да еще при поддержке Советского Союза, гитлеровцы не смогут нас оккупировать.
Мятуш, побежденный этим доводом, развел руками в знак согласия.
— А теперь вот на, соудруг, почитай, — и Газдичка подал свернутый лист бумаги, еще пахнущий типографской краской. — Да читай громко, чтоб все слышали.
Это была программа действий Словацкого национального совета.
Прибура, который до сих пор не имел даже понятия о существовании такого Совета, слушал и хмурился — начинал чувствовать на себе такую огромную ответственность, какой ему по молодости еще не приходилось испытывать.
Особенно задуматься его заставило то место листовки, где говорилось о необходимости перехода от изолированной и стихийной деятельности маленьких партизанских групп к организованной борьбе с привлечением всех антифашистских сил среди гражданского населения и армии, о подготовке восстания всего народа Словакии. Из листовки становилось понятным, что для Красной Армии это восстание откроет ворота в гитлеровский тыл.
Когда листовка была прочитана, Газдичка сказал: несмотря на то, что в городах и селах молодежь рвется к оружию, что все ищут дороги к партизанам, необходимо еще несколько месяцев выждать. Сейчас самое главное — привлечь на сторону антифашистов словацкую армию. А этого не сделаешь в два-три дня. Если дать рост разрозненным выступлениям, немцы могут оккупировать Словакию и залить ее кровью. Тогда восстание сорвется.
Сейчас Словацкий национальный совет с каждым днем усиливает подготовительную работу и в армии и среди гражданского населения.
Когда Лацо умолк, Фримль обратился к Прибуре:
— Еще раз прошу тебя, Николай, не уходи к фронту. Ты теперь понимаешь, как нужен здесь. Мы тебе верим. Мы на тебя надеемся. — Эмиль встал и крепко пожал ему руку.
Фримль и Газдичка стали собираться в путь. В комнате установилась напряженная тишина. Наконец Мятуш сказал тихо, но убежденно:
— Если этим Советом руководят такие, как Гусак да Шмидке, можно ждать и надеяться.
— Ну, если вы такие сговорчивые, — с доброй улыбкой заметил Фримль, — тогда я вас сведу с надпоручиком Владо.