— Вы правы, пан врхний. Спасибо за добрый совет. Я сегодня же переберусь в Мартин.
— Да, там тебя гардисты пристроят.
Иржи решился и попросил вернуть ему его «нелепую», как сам назвал, докладную.
— Устраивайся в Мартине, а через время приедешь, заходи ко мне, сожжем ее вместе за бутылкой сливовички. А пока пусть полежит в моем личном сейфе. Мало ли что…
Настаивать Иржи не стал. Он знал, что Куня своих решений не меняет.
Из жандармской станицы Иржи забежал к Иланке и объявил, что они уезжают с матерью в Мартин и что она, Иланка, должна следовать за ним, если не хочет попасть в Германию.
— Устрою тебя там на работу. Сниму комнату, если не захочешь сразу обвенчаться, — бросил он уже с порога.
Иланка даже сама не знала, почему она всем своим существом на стороне тех, кто борется с фашистами. И подруги ее настроены так же. Даже советскую песню поют про Катюшу.
Первой «Катюшу» запела Соня, бывшая секретарша жандармской станицы. За это ее и выгнали с работы. Самая боевая девчонка в местечке, она всегда первой узнавала всякие новости.
Конечно, Соня была бы сейчас добрым советчиком в беде Иланки. Такая отчаянная пойдет на все. Но слишком она языкастая…
Самый надежный советчик в этом деле, конечно же, бача Лонгавер. Он как раз дома — когда началась облава на парашютистов, пасти овец в горах запретили.
Иланка вспомнила случай. Случай навсегда прославил Франтишека Лонгавера, как человека, который не остановится ни перед чем ради спасения попавшего в беду.
Было это давно, лет десять тому назад. Иланка еще не ходила в школу. Но она уже все понимала.
Как-то летним вечером, когда бача спускался с гор со своей отарой, в поселке поднялся переполох — жандармы на мотоциклах гнались за кем-то. Беглец, который тоже был на мотоцикле, успел проскочить мостик через горный поток, а жандармам, спустившимся с горы, овцы загородили дорогу. Те сигналят во всю, а овцы с моста не могут ни в сторону податься, ни вернуться обратно, так как задние их подпирают.
Бача узнал беглеца. Это был коммунист, осужденный на долгое заключение и каким-то чудом вырвавшийся из тюрьмы. Лонгавер шепнул ему, чтобы бросил мотоцикл в кустах и убегал в горы. Тот послушался. И вовремя — жандармы уже прорвались сквозь отару овец. Но пока они заводили свои мотоциклы, пока те набирали скорость, бача успел столкнуть мотоцикл беглеца в пропасть, на дне которой шумела речушка. Выйдя навстречу жандармам, он закричал:
— Изверги! Что ж вы делаете? Человека убили!
Жандармы опешили. Кого и как они могли убить на расстоянии, если даже не стреляли?
Лонгавер пояснил:
— Мальчишка, за которым вы гнались, как псы за кроликом, сорвался в пропасть вместе с мотоциклом.
— Хорош кролик! — огрызнулся один из жандармов. — Коммунист, а не мальчишка!
Тут же бросили они свои мотоциклы и подбежали к пропасти, где увидели переднее колесо затонувшего мотоцикла. Колесо быстро крутилось, вращаемое течением.
Жандармы до позднего вечера искали труп беглеца. Наконец заподозрили, что тот не разбился и ушел, а старик их просто одурачил. Три дня держали его в жандармской станице. Выпустили чуть живым. После этого бачу Франтишека в селе стали считать чуть ли не святым, пострадавшим за доброе дело.
Теперь Иланка направлялась к домику, который стоял на самом краю местечка, у ручья, и считался пограничным жильем между соседней деревней и местечком. И фундаментом и задней деревянной стенкой он врос в гору, покрытую непролазным ельником.
Бабички Мирославы не было дома. А за столом, несмотря на раннее утро, рядом со стариком Лонгавером сидел лесник. Недолюбливала Иланка этого человека: для каждой власти он старается одинаково.
При Масарике за одно срубленное деревце мог затаскать человека. И теперь, когда уж и слепому видно, что немцы могут рано или поздно весь лес из Словакии вывезти, на расплод не оставят, еще больше усердствует.
Вот и сейчас, что его привело в такую рань к старику? Наверняка придрался за какую-нибудь березку…
Хозяин гостеприимно предложил Иланке чашку кофе, мол, угощайся, пока я отвяжусь от этого лесного жандарма. А сам вернулся к горару, перед которым лежал большой лист бумаги, исписанный мелким, царапистым почерком. Иланка с сочувствием посмотрела на бачу, который робко присел на краешек стула, словно пришел в чужой негостеприимный дом, и виновато теребил свою щуплую серенькую бородку.
До чего несимпатичный этот горар. Лицо сухое, постное, щеки втянуты внутрь, как у голодающего. Видно, от злости высох.