Настоящая жизнь кипела только за поселком, на дороге, по которой карателям предстояло ехать к месту боевых действий. Но и там опять-таки ничего особенного в глаза не бросалось. Изредка, может быть, раз в час, проходила туда или сюда грузовая автомашина. В полдень приехала легковая. Сидевшие в ней жандармы боялись партизанского обстрела откуда-нибудь из леса, который грозно обступил дорогу с обеих сторон, но не встретили ни души. Даже виадук — это самое опасное место миновали благополучно. А только они скрылись, на виадуке появился человек в рабочей одежде, с биноклем в руке.
— Продолжайте! — скомандовал он кому-то, находившемуся внизу, под виадуком, и, приставив бинокль к глазам, стал всматриваться вдаль.
Со стороны станции послышался стрекот мотоцикла. По мере приближения к виадуку мотор пел все выше и протяжнее, как ветер в трубе. Наблюдатель даже заслушался: любил он песню мотора, будь то автомобиль или мотоцикл, ненавидел только рев бомбардировщика. Вот показался и сам мотоциклист, по виду он такой же рабочий, как наблюдатель. Но удивительно! Грузовик с гардистами этот наблюдатель пропустил. Жандармов в легковой машине не тронул. А своего…
— Эй, стой!
По знаку наблюдателя из-под сосны вышел чумазый человек с пистолетом в руке.
— Ржезак?! — удивленно спросил наблюдатель мотоциклиста. — Ты куда это? На чьем мотоцикле?
— Мотоцикл, попросту говоря, увел, — ответил Ржезак, сидя на нем и ногами упираясь в асфальт. — А вот куда… Не знаю даже, как это тебе объяснить, Кветко.
— Уж, я думаю, что не немцы тебя послали в разведку, — усмехнулся Кветко.
Ржезак посмотрел в глаза товарища по работе и заговорил торопливо:
— Хоть ты не коммунист, как и я, но мысли-то у нас, я вижу, одинаковые, он кивнул на работу людей под виадуком. — Ты слышал о тех двух мотоциклистах?
— Конечно.
— А я видел их и даже перевязал одного.
— Ну? — Здоровый, крепко сложенный Кветко обеими ручищами схватил за плечи Ржезака. — Где они? Что с ними?
— Постой, медведище, задушишь! — взмолился, щуплый от природы, Ржезак. — Они ранены. Их мы отправили к врачу, а меня они послали в другое место…
— Понимаю, сообщить о карателях! Тогда жми! Жми вовсю! Мы послали одного к партизанам, но не мешает и тебе поехать. Правда, еще пять минут, и ты не проехал бы уже здесь…
— Виадук взорвать хотите? — догадался Ржезак. — Правильно! Задержите их хоть на день.
Мотоцикл рванулся и, размахивая синим хвостом дыма, умчался. Только он скрылся за поворотом дороги, как раздался такой грохот, что по лесу потом долго еще раскатами весеннего грома неслось рокочущее эхо.
Развалины виадука перекрыли шоссе, как горный обвал речку.
А мотор мотоцикла пел свою песню. Кочегар подпевал ему. И думал о чем-то светлом, несегодняшнем. Наконец, глубоко вздохнул и громко сказал, точно перед ним были не сосны да ели, наперегонки бежавшие вдоль дороги, а стотысячная толпа:
— Эх, сумасшедшие! Хотят уничтожить партизан? Если уж такие, как агнец божий Кветко, потеряли терпение, то кто же теперь у нас не партизан?
— Дай посмотрю!
— Погоди, Фило. Я еще не успел навести как следует.
— Пока ты наводишь, кто-нибудь из офицеров заявится…
— Ну и что ж? Думаешь, сами они не смотрят?
— Не все. Есть и такие, что все еще верят в победу Гитлера, как слепые щенки.
— Смотри быстро, да передай Тадеушу.
Бинокль переходил из рук в руки уже по второму кругу. Каждому хотелось еще и еще прильнуть к окулярам, чтобы хоть на несколько мгновений унестись из тесного двора казармы туда, где веяло романтикой партизанской борьбы, где вольно, как ветер в Татрах, гулял дух Яношика.
К собравшимся в укромном уголке за казармой солдатам подошел еще один, только что сменившийся с поста.
— Горович тоже свой парень, — сказал сержант забеспокоившимся было товарищам.
— Ребята! — еще издали заговорщическим шепотом окликнул их Горович. — У всех солдат в казарме только и разговору, что о Прашиве, горе, на которой обосновался большой партизанский лагерь.
— Ты что ж, радио не слушал? — удивился Тадеуш, высокий угрюмый блондин. — Я так каждый день согласился бы дежурить, чтоб хоть на пять минут включить радио пана капитана и послушать Москву.
— Да я ведь не возле штаба дежурил сегодня, — начал оправдываться Горович. — Мост охранял.