И еще… Когда, к примеру, мой сын Тони протестует, потому что я хочу отобрать у него комикс ужасов, когда он при этом восклицает: «Но маленькие мальчики любят иногда почитать про убийства!», нельзя принимать подобные замечания всерьез. Конечно, он еще не умеет читать, он смотрит картинки, а картинки эти, как вам известно, очень реалистичны. Но одно дело разглядывать книжки с картинками (комиксы и ужастики), а другое — смотреть кровавый фильм вместе с пятилетним ребенком, который заявляет, что ему иногда нравится убийство. Детям не нравятся убийства. По крайней мере, не в том виде, как это преподносят наши киногерои. Они обожают таких рыцарей, как король Артур и сэр Ланселот,[98] о чем я узнал с радостью и изумлением. Эти герои честно сражаются. Они не разбивают людям головы камнем или железной трубой. Не бьют поверженного противника башмаком в зубы. Они атакуют с длинным сверкающим копьем наперевес, а когда используют широкий меч, являют как пример силы, так и искусства владения оружием. Обычно рыцари возвращают меч, если в разгар схватки выбьют его из рук противника. Рыцари, во всяком случае в старинные времена, не опускались до того, чтобы, схватив разбитую бутылку, уродовать человеку лицо. Они сражались в соответствии с кодексом чести, а даже пятилетних детей не может не восхищать романтический ореол, окружающий кодекс чести.
Может быть, я не прав. Может быть, городским детям, даже в таком нежном возрасте, нравятся гангстерские фильмы и все, что стоит за ними. Но сельским…
4. Мания акварели
Время от времени, особенно когда меня не донимают гости, я предаюсь мании акварели. «Мания», так я это называю, началась в 1929 году, как раз за год до того, как я отправился во Францию. За эти годы я написал около двух тысяч акварелей, большую часть которых раздарил.
Я уже не раз упоминал, но стоит повторить, что желание взять в руки кисть родилось у меня однажды ночью, когда я бродил по пустынным улицам Бруклина. Со мной был приятель, О'Риган. Оба мы были без гроша в кармане и голодны как волки. (Мы и отправились побродить в надежде встретить какую-нибудь «дружескую физиономию».) Мы проходили мимо универмага и застыли перед акварелями Тернера,[99] вывешенными в витрине. Репродукциями, разумеется. Так это началось…
Я никогда не проявлял способности к рисованию; более того, в школе меня считали настолько бездарным, что обычно разрешали пропускать уроки рисования. Я по-прежнему плохо рисую, но теперь это меня больше не волнует. Всякий раз, беря в руки кисть, я чувствую себя счастливым; ища нужный образ, я насвистываю и что-нибудь мычу, пою и кричу. Иногда откладываю кисть и отплясываю джигу.
А еще я разговариваю с собой, когда пишу акварели. (Полагаю, чтобы подбодрить себя.) Да, говорю без умолку. То есть как ненормальный. Друзья часто признаются: «Люблю заходить к тебе, когда ты рисуешь, настроение от этого поднимается». (Когда я пишу книгу, все по-другому. Тогда я обычно бываю углублен в себя, рассеян, молчалив, а то и мрачен — ни добрый хозяин, ни добрый друг, ни даже «объект» для общения.)
Я говорю, что все началось с акварелей Тернера. Но Жорж Грос[100] тоже в немалой степени причастен к этому. За месяц или за два до того, как мы остановились перед витриной упомянутого универмага, Джун, моя жена, привезла из Парижа альбом Жоржа Гроса, называвшийся «Ессе Homo».[101] На переплете был его автопортрет. Тем же вечером, когда мы с О'Риганом вернулись ко мне из кабака, я сел копировать этот автопортрет. Сходство, которого удалось достичь, настолько воодушевило меня, что я тотчас же позабыл все свои страхи и клятвы никогда не браться за карандаш и кисть. Только год спустя я попал в Париж, где вскоре познакомился с Хилэром Хайлером и Гансом Райхелем. (Оба, и Хайлер, и Райхель, пытались помогать мне советами относительно техники акварельной живописи; их усилия, естественно, не увенчались успехом, потому что я не способен «усваивать уроки».) Чуть позже я познакомился с Эйбом Раттнером;[102] я смотрел, как он работает, и это вдохновило меня на продолжение собственных попыток. Вернувшись в Америку — в 1940 году, я устроил несколько выставок, которые не имели особого успеха, кроме одной, в Голливуде, где почти все мои работы были раскуплены! А в Беверли-Глен, в «оранжерее» (Джон Дадли стоял у меня за спиной, наблюдая и отпуская критические замечания), где я рисовал спозаранку, произошел — по крайней мере, я так считаю — настоящий прорыв.
Но кому я больше всего обязан своими успехами в живописи, так это моему другу детства Эмилю Шнеллоку,[103] который начинал как рекламный художник, а теперь преподает искусство в Южном колледже для девочек. Возвращаясь к 1939 году: это Эмиль ободрял, направлял и вдохновлял меня. Теперь забавно вспоминать, как он, бывало, говаривал: «Хотелось бы мне иметь смелость рисовать, как ты, Генри». Имея в виду: так же «неистово и раскованно». Имея в виду: также полностью игнорируя законы анатомии, перспективы, композиции, динамической симметрии и все прочие. Естественно, интересно рисовать как бог на душу положит, себе в удовольствие и что хочешь. Это не то что в реалистической манере изображать банки с помидорами, молочные бутылки, порезанные на ломтики бананы со сливками или даже ананасы.
Уже в то время Эмиль свободно чувствовал себя в мире искусства. Он любил, приходя ко мне, чтобы дать урок живописи, приносить с собой великолепные альбомы с репродукциями старых и новых мастеров. Бывало, мы весь вечер только и делали, что изучали эти альбомы. Мы даже могли проговорить целый вечер об одной-единственной картине мастера. Чимабуэ,[104] например, или Пьеро делла Франческа.[105] Я тогда был всеяден. Мне нравились, кажется, все художники, и хорошие и плохие. Всюду, где бы я ни жил, стены моей комнаты были покрыты дешевыми репродукциями — Хокусаи, Хиросиге,[106] Бакст,[107] Мемлинг,[108] Кранах,[109] Гойя, Эль Греко, Матисс, Модильяни,[110] Сера,[111] Руо,[112] Брейгель, Босх.
Мало того, меня невероятно привлекали рисунки детей и душевнобольных. Сегодня, если бы мне пришлось выбирать, — если бы я имел такую возможность! — то я скорее окружил бы себя картинами, созданными детьми и сумасшедшими, чем такими «мастерами», как Пикассо, Руо, Дали или Сезанн. В разное время я пытался копировать картину ребенка или маньяка. Изучив один из «шедевров» Таши Доунер — ей тогда было семь лет! — я попробовал писать в ее манере, и у меня получился чуть ли не лучший из моих мостов. К тому же он был почти так же хорош, как мост, который Таша в моем присутствии изобразила несколькими движениями кисти. Что же до рисунков душевнобольных, надо (в моем скромном понимании) быть мастером, чтобы хотя бы близко подойти к их стилю и технике. В те дни, когда дзанни во мне берет верх, я делаю такую попытку — но всегда безуспешно. Чтобы так рисовать, надо по-настоящему сойти сума!
Иногда я чувствую, что мне не хватает некоторой сумасшедшинки, если не настоящего безумия, когда усердно копирую открытку, поразившую мое воображение. Эти открытки постоянно приходят мне со всех концов света. (Порой я испытываю настоящее потрясение, как, например, в тот день, когда пришла открытка из Мекки с изображением Каабы.) Часто открытки бывают подписаны людьми, мне не знакомыми, почитателями, живущими в удивительных уголках земли. («Просто почитайте моего „Колосса“. Хотелось бы, чтобы вы побывали там».)
У меня уже собралась удивительная коллекция разнообразных открыток: святые места, небоскребы, порты и гавани, средневековые замки, соборы и башни, китайские пагоды, экзотические животные, великие реки мира, знаменитые гробницы, древние манускрипты, индуистские боги и богини, наряды примитивных племен, восточные народности, руины, старинные кодексы, прославленные нагие красавицы, яблоки Сезанна, подсолнухи Ван Гога, все, какие только можно представить, распятия Христа, звери и джунгли Таможенника Руссо,[113] чудовища («великие люди») Возрождения, женщины острова Бали, самураи древней Японии, скалы и водопады старинного Китая, персидские миниатюры, городские предместья кисти Утрилло, Леда и лебедь (во всех вариантах), Писающий Мальчик (брюссельский), одалиски Мане, Гойи, Модильяни и, наверно, чаще, чем репродукции картин любых других художников, попадаются чарующие темы Пауля Клее.
98
Герои первого из известных прозаических романов в английской литературе «Смерть Артура», принадлежащего перу Томаса Мэлори (? — 1471) и представляющего собой отчасти компиляцию, отчасти переработку многочисленных легенд так называемого «артуровского цикла». Прим. перев.
99
Джозеф Уильям Тернер (1775–1851), английский художник, знаменитый своими пейзажами, которые оказали прямое влияние на творчество импрессионистов. Прим. перев.
100
Жорж Грос — настоящее имя Георг Эренфрид (1893–1959), немецкий график и живописец. В 1932 г. переехал в США и принял гражданство, в Германию вернулся лишь незадолго до смерти. После Первой мировой войны — видная фигура среди берлинских дадаистов. Больше известен своими карикатурами и сатирическими листами. Первые альбомы политической и социальной графики вышли в 1915 и 1916 гг., а в середине 1920-х — альбомы «Лицо правящего класса» и «Ессе Homo», за которые Грос подвергался в межвоенной Германии многочисленным преследованиям. Прим. перев.
102
Абрахам Раттнер (1895–1978), американский художник, друг Г. Миллера, с которым он познакомился в Нью-Йорке. Прим. перев.
103
С американским художником Эмилем Шнеллоком (1891–1959), своим однокашником по школе в Бруклине, Г. Миллер дружил более сорока лет. В архиве Шнеллока, переданном Мемориальной библиотеке Г. Миллера в Биг-Суре, содержится около двухсот писем писателя Шнеллоку, подробно отражающих драматическую историю начального этапа творческой карьеры Миллера до публикации первой его книги. Прим. перев.
104
Чимабуэ — настоящее имя Ченни ди Пепо (ок.1240 — ок. 1302), итальянский живописец, предтеча художников реалистической школы эпохи Возрождения. Прим. перев.
105
Пьеро делла Франческа (ок. 1420–1492) — итальянский живописец эпохи Раннего Возрождения, автор трактатов по перспективе и геометрии. Прим. перев.
106
Андо Хиросиге (Токутаро, 1787–1858), японский художник, мастер пейзажной графики, которого Европе открыли импрессионисты и постимпрессионисты. Прим. перев.
107
Бакст, Лев (1866–1924) — русский живописец, график и театральный художник, член «Мира искусства», декоратор спектаклей Русских сезонов в Париже в начале XX в. Прим. перев.
108
Ханс Мемлинг (ок. 1435–1494), нидерландский живописец, имевший множество имитаторов и последователей по всей Фландрии, но и сам он часто заимствовал у Яна ван Эйка. Характерная черта его творчества — бытовая трактовка религиозных тем. Самая известная работа — центральная часть триптиха «Страсти Господни» — «Распятие». Прим. перев.
109
Лукас Кранах (1472–1553) — немецкий живописец и график, называемый Старшим в отличие от своего сына, тоже довольно известного живописца Лукаса Кранаха Младшего. Знаменит портретами царственных особ и деятелей немецкой Реформации, в частности Мартина Лютера, чьим близким другом он был, а также изображениями обнаженной натуры. Прим. перев.
110
Амедео Модильяни (1884–1920) — итальянский художник и скульптор, живший и работавший в Париже, одна из самых значительных фигур в изобразительном искусстве XX в. Прим. перев.
111
Жорж Сера (1859–1891) — французский живописец, основоположник неоимпрессионизма и пуантилизма — техники живописи отдельными мазками правильной формы. Прим. перев.
112
Жорж Руо (1871–1958), французский живописец, график и витражист, любимый ученик Постава Моро. На его творчестве сказалось влияние мастеров французского Средневековья (после работы по реставрации витражей Шартского собора). Среди крупнейших французских художников XX в. Руо стоит особняком, выделяясь приверженностью к экспрессионизму, стилю, всегда не слишком почитавшемуся во Франции, и тем, что он художник глубоко религиозный. Руо был автором эскизов декораций и костюмов к дягилевской постановке балета «Блудный сын» Прокофьева в 1929 г. Прим. перев.
113
Таможенник Руссо — Анри Руссо, прозванный Таможенником (1844–1910), поскольку большую часть жизни прослужил на парижской таможне и живописью занялся, когда ушел в отставку. Самый известный в мире из художников-примитивистов. Первые работы выставил на парижском Салоне независимых в 1886 г. Прим. перев.