— Ты плакал?
Франшику вздрогнул, отвернулся.
— Франшику плакал? Боже праведный! Да ты просто меня не знаешь, маленькая принцесса!
Подошла Мануэла и предложила Франшику жареных креветок и рыбы.
— О нет, я не хочу ничего морского! — скривившись, точно ему предложили змею, сказал Франшику.
— Да ведь у меня бар на берегу моря, — возразила Мануэла.
— Хорошо, хорошо, просто я не ем ничего, что дает человеку море, — объяснил Франшику.
— Странно, — присматриваясь к нему, произнесла Мануэла. — А вообще — что тебе нужно в Форталезе?
Фрaншику открыл было рот, чтобы, по обыкновению, отшутиться, но появление старика Бом Кливера лишило его необходимости что — то объяснять.
Старик вылез на «палубу», то есть на веранду, в своей длинной рубахе и с подзорной трубой в руках, при виде которой Франшику вдруг изменился в лице … При ставив трубу к глазу, Бом Кливер завопил:
— Поднять бом — кливер! Всем на правый борт! Ветер с левого борта! Подтянуть канаты!
— Что это с ним? — спросил Франшику, не сводя глаз с подзорной трубы, имевшей весьма древний вид.
— Отец иногда бывает очень странный, — туманно объяснила Мануэла.
— Человек за бортом! — продолжал надрываться Кливер. — Шлюпки на воду!
Тут его взгляд упал на Франшику, уставившегося на подзорную трубу. Бом Кливер несколько секунд смотрел на него, потом, точно охваченный неясными ему подозрениями, спрятал трубу за пазуху.
Франшику приблизился к нему и спросил:
— Зачем вы спрятали трубу? Позвольте мне на нее взглянуть!
Некоторое время они пристально смотрели друг другу в глаза, но вот Бом Кливер, как бы очнувшись, попытался уйти в комнату. Франтику удержал его за рукав.
— Спокойно! Я только хотел взглянуть на подзорную трубу! Где вы ее откопали?
Видно было, что этот вопрос привел старика в замешательство, которое он попытался скрыть… Бом Кливер снова обратил полубезумное лицо к морю и заголосил!
— Шлюпку на воду! Человек за бортом!
* * *
Пессоа разыскал Адреалину возле старых лодок на берегу залива.
Увидев его, Адреалина прищурилась.
— Твоя мамочка, это ангельское создание, выперла меня из дома, — сообщила она Пессоа.
Но тот торжественным голосом, как гонец, присланный с помилованием к приговоренному к казни, уже положившему голову на плаху, ответил:
— Моя мамочка, это дивное, смиренное создание, осознала свою ошибку после небольшой моей с ней беседы и разрешила тебе пожить у нас столько, сколько тебе заблагорассудится!
— Ни за что на свете, — ответствовала Адреалина, — даже за бесплатную поездку в Непал и за обучение трансцендентальной медитации я не соглашусь вернуться к вам!
— Но Адреалина, — вкрадчиво сказал Пессоа, — подумай… как чудесно жить дома, в семье…
— В семье! — с видом крайнего испуга возразила Адреалина. — Семья — это прививка, которую делают в детстве, но след от нее остается на всю жизнь. Нет, Пессоа, нет! Ни за какие блага на свете!..
Пессоа с решительным видом стащил с себя футболку и, постелив ее возле лодок, растянулся на песке рядом с Адреалиной.
— Хорошо! Тогда я остаюсь, с тобой навеки! Из этих лодок мы соорудим себе дом и будем жить, как два Робинзона.
— Только не говори, что я должна буду тебя кормить, — недоверчиво поносившись на него, проговорила Адреалина.
* * *
Гаспар Веласкес обожал своего внука, хотя Витор попортил ему немало крови своими проделками. Он всегда держал сторону Витора в его объяснениях с матерью. Но когда Летисия рассказала ему, что Витор пытался в его собственном, Гаспара, доме, соблазнить юную девушку, Гаспар принял это сообщение близко к сердцу.
Он всегда считал, что цинизм Витора — напускной, что он лишь крайняя форма некоего юношеского максимализма. Но в последнее время Гаcпару стало казаться, что маска Витора все больше срастается с его кожей, и это становилось опасным.
Обычно дед и внук находили общий язык, но сейчас, заговорив с Витором о его последней выходке, Гаспар почувствовал, что натолкнулся на невидимую стену.
— В чем дело? — изобразил непонимание Витор, когда дед заговорил с ним о девушке. ¬Стоит ли поднимать шум из — за пары поцелуев!