Как, оказывается, мало нужно, чтобы сблизиться с речкой: ополоснуть чистой студеной водой лицо, полюбоваться плесами и бочагами, три-четыре раза разрезать синюю гладь нервной жилкой спиннинга.
Стало вечереть, и закатный свет потеплил воду. Было тихо. В этот час и вспомнился мне покойный друг, фронтовик, поэт Евгений Старшинов. Одну из своих предпоследних книг он назвал так: «Музы на Мезе». Тут вот и открылось мне, как он был прав. Сколько поэзии в наших лесных тихоструйных реках, какие интересные люди живут здесь!
Перешли деревянный, с перилами, мостик — легкий, симпатичный, сработанный сноровистой плотницкой рукой.
— На половодье разбирается?
— Да. Привязывается тросом к одному берегу и ходит поплавком, пока не схлынет вешняя вода.
— И у нас так.
Открылся луг перед лесом. И мне захотелось увидеть этот луг весной. Со льдинами, с озерками, с первой травкой и с табунками уток. Сколько поколений ульяновцев знавали этот луг?!
Через проселочную дорогу, она выходила из лесу, обрезала закраек луга и ныряла опять же в лес, легли мягкие вечерние тени. Столбиками плясали комарики — к теплу. Проселочная дорога поднималась на желтый откос. Ее стерегли старые сосны.
Пониже старой мельницы (от нее остались только замшелые сваи) к береговому спуску промята тропа. Тут вот и воркует без устали дни и ночи Ульянин ключ. Спустились к нему. Палкой откинули листву, переждали, пока высветлятся струи, и попили ключевой воды.
— Ну, как? — ревнивая настороженность была в голосе друга. Я все понял. И, не мешкая, отвечал:
— Вода Ульянинского ключа, брат, не уступает воде Нелидовского! Только вот позаботиться бы о нем немножко…
— Вот за это слово спасибо тебе! Позабочусь. На следующее лето выложу руслище камнем, а для струи выдолблю желоб из осины. Обещаю тебе.
По реке стайками рыб плыли желтые, белые, оранжевые, зеленые листья. Где-то постучал дятел. По лесу пронесся гул трактора. И опять тишина. На перекате журчала, плескалась река. И уже не было охоты тревожить ее даже спиннингом.
Перед деревней была выкошенная луговина. И на ней поставлены туго увитые, старательно очесанные стожки сена, пронзенные стожарами.
Нас встретила миловидная пожилая женщина, понимающе улыбнулась:
— А где же рыба?.. Или, как говорит мой Санька: большая не попалась, а малой не нужно?!
— Знаю я вашего Саньку, без рыбы с реки не ходит. Выкопали картошку?
— Выкопали, Петрович, выкопали. И уже два раза всю перебрали. Гнилой нынче ужасно много.
Мы поднимались на взгорок, где скрипел журавль. Два плута мальчугана с середины лестницы, прислоненной к сараю-сеннику, следили за нами и во все горло озорно распевали:
Мы тихо посмеялись.
Над деревней Ульянино затеплилась жаркая первая звезда. Какая, я не знал, но видеть ее мне было отрадно.
ЛЕТЯТ ГУСИ
Выходил со спиннингом на речку Покшу. Километра два простегал, пусто: ни щуки, ни окуня.
Берегом бреду усталый. И вдруг на мою луговую излучину вылетели гуси. Они летели низко и не клином, и не табором, то есть как попало, а тремя параллельными нитками. Они махали крыльями резво, уверенно. Спешили? Конечно, спешили. Может, их глаза уже видели зиму там, где их гнездовья, а в трудном перелете сильные крылья не раз отмахивались от снежинок?.. Вот и торопятся к теплу.
Тихо… И вдруг гортанно, коротко вскрикнул вожак, его место в стае мне было трудно определить, но птицы приняли команду, чуть отвернули от русла реки и дружно поднялись ввысь, впереди была шумная дорога и деревня.
Гуси скрылись, а я все стоял на берегу реки, подняв лицо к осеннему небу. Было грустно на сердце, но и радость теплилась — летают еще гуси.
Костромская область,
д. Нелидово,
1979—1985 гг.
ПОКЛОН РЖАНОМУ ПОЛЮ
Лирические новеллы
ЖИТЬ ВСЕГДА
Весенний поток, взыграв, рванулся с полей в овраг и почти на выходе из него подмыл старую черемуху. Не удержалось дерево. Комель остался по одну сторону оврага, а весь ствол с ветками — по другую. Легло дерево на землю, пропустив под себя ручеек, тонкий, — вот все, что осталось от оврага.
Пришла пора цветения. Подруги-черемухи, стоявшие на своих прежних местах, в одну короткую ночь исполнили желанное — оделись в белое. Тоскуя и страдая, поверженная черемуха, собрав все свои силы, сотворила небывалое — зацвела… Со стороны мне показалось, что кто-то наломал черемуховых веток и перегородил ими овраг.