Чаша прудка по краям обметана молодым вишенником, крыжовником и черемушником. Радует глаз этот густо-зеленый уголок.
Дождевой водой Анна с детства любила мыть волосы. Они становились мягко-шелковистыми, пышными, рассыпались. Так и хотелось трогать их рукой.
Сейчас обе бочки выпарены солнцем досуха, накалены — рукой не дотронуться. А темно-зеленое зеркальце пруда в тени. К пруду ступеньки и мосточек улажены, удобно заходить, черпать ведрами воду и носить на огороды. Хватает воды на полив. Только не ленись.
Анна по тропинке прошла мимо пруда и дома к баньке, над крышей которой свешивались ветки черемухи. Тут была тень и мягкая желанная прохлада.
Если бы в эту минуту кто-нибудь видел Анну Мукасееву, то по глазам, по их выражению понял бы, что и сам дом и каждая вещь в доме и во дворе, и каждое растение в огороде, и прудок — все это в родстве с нею, прошло через ее сердце и потому бесконечно дорого и близко ей. Она уже давно научилась ценить каждый прожитый день: летний ли он — с горячим солнцем, осенний ли — с низким хмурым небом и навесным мелким дождиком, зимний ли — с колючим, цепко хватающим лицо и руки морозом, весенний ли — широкий, с голосистыми ручьями и синими лужами, — каждый принимала, в каждом находила себя. Жизнь она понимала просто, по-крестьянски здраво: это всегда работа, до того самого часа, пока не сложишь руки на груди; всегда какое-то большое дело и рядом с ним десятки малых (с одним управишься — другое тут же выскочит); жизнь — это дети, сначала роди их, потом поднимай, пестуй, дели свое сердце (добро бы на радости — так нет же!) еще и на их горести, на их заботы, печали. Жизнь — это ты и другие люди. Заслужи их доверие, уважение. Без этого, так она считала, нельзя жить ни в деревне, ни в городе.
Отсюда, из тени, хорошо просматривался и весь дом, и крытое подворье — с сараем, сенником, птичником. Освещенный солнцем дом ярко голубел в своей тесовой рубашке, — всё честь по чести: вагонкой обшили сруб, дав выстояться два года, и выкрасили масляной краской. Краска нигде не пожухла, нигде не шелушилась — свои мастера, своя работа. Легко, по олифе, скользила кисть. Дом молодецки, надежно сидел на фундаменте из серого кирпича.
В который раз вспомнились ей слова Ефима. Радостно-возбужденный, довольный, что довели, до конца довели такую неохватно-большую свою стройку, он бодро говорил:
— Ну вот… И мы поставили свой дом… Свой! На своей земле! Это понимать нужно! Стоит наш дом! Закрой глаза, открой глаза — перед тобой он! И нам с тобой, жена, хватит, и детям нашим, и внукам!.. Ты глянь, глянь, Нюра, неплохецкий, право сказать, дом получился. Красавец! А?..
И в самом деле, дом получился таким, что лучшего душе и желать нечего… А вот как вспомнит, сколько сил взял у них, каких забот-хлопот натерпелись, — слеза выжимается из глаз.
Э-э-эх… Сейчас бы им строиться! Кто-кто, а уж Анна-то знает, знает, как нынче люди строятся: заявление в сельский Совет — и они, депутаты, с дружным единодушием, с радостью проголосуют — помочь человеку всем, что он просит. Лес — бери, пожалуйста, лес первостатейный; хочешь — иди и сам выбирай на корню; подтоварник, доски, черепицу; гвозди, кирпич, стекло — дадут. И все по строгим госценам. С деньгами заминка, лишь намекни, — отвалят ссуду, да еще скажут: больше, больше проси.
А совхоз тебе — трактор с прицепом, грузовик, малый экскаватор: песку начерпает, камней нагрузит; и доставят все, и разгрузят, где велишь, во дворе. Заваривай работу без оглядки, ни в чем не будет перебоя. Почему? Да потому, что на родной земле возводишь жилище, не рвешь, не рушишь дедовскую и отцовскую нить, твои трудовые умелые руки очень нужны колхозу-совхозу и ценятся здесь подороже золота. Да-а, подороже! Вот как сегодня повернулось время к земледельцу!
А не хочешь возиться со строительством, обременять себя хлопотами-заботами, — другое заявление подай: так, мол, и так — желаю переселиться на центральную усадьбу совхоза «Волжские зори» (это как раз и есть их родной совхоз) в новый и благоустроенный дом. Нет, нет, не золотая рыбка исполнит все желания — Иван Саввич; внимательно, оценивающе поглядит на просителя, взвесит про себя все за и против и, если ты работящий человек и пришел к директору совхоза с крепко продуманными и серьезными намерениями, ученической самопиской мелким почерком, не торопясь, напишет на заявлении: «Разрешаю…» И сразу повернет твою судьбу в светлую сторону. Живи. Люби. Работай. Иван Саввич, шумно дыша, тут же поднимется из-за стола и, не гася живых искорок в карих усталых глазах, подобрев лицом, протянет руку: «Ж-желаю ус-успеха». И ты — готовое дело — перелетел в новый дом. Живи на здоровье, заводи хозяйство и помаленьку, полегоньку выплачивай за дом хоть пятнадцать, хоть двадцать годов. Никто не потревожит, никто не оговорит.