— Успокойся, Левшова, и, прошу тебя, не командуй тут… — Анна, не обращая больше никакого внимания на Маньку, отлила из фляги теплого молока в ведерко, по очереди принимала от девчат банки и наливала их доверху. — Пейте.
— Да нет, — махнул рукой паренек, мягчея лицом, — мы уж там, за фермой, попьем. Спасибо, тетя.
Манька, пнув ногой пустую флягу, помчалась к своему дружку.
А спустя день после этой стычки корова Нива, которой Анна так гордилась, лучшая из всей ее группы, — надо же такому случиться! — подавилась кормовой свеклой. Корову Сарычев велел прирезать, а Анне вынес крутое решение: за разбазаривание совхозного молока, за халатное отношение к животным — от доярок отстранить.
Директор совхоза Иван Саввич был в это время в больнице, и Анну Мукасееву перевели в полеводческую бригаду, поставили на очистку зерна.
Уж поплакала, погоревала тогда Анна, утешал ее Ефимко как мог, да что поделаешь? Никуда не ходила, никому не жаловалась… Так вот и случилось, что целых полтора месяца пустовала Аннина тропа…
Однажды в зерносклад заглянул осунувшийся Иван Саввич, увидал Анну, улыбнулся, распахнул плащ, вытер мокрую руку о полу пиджака и поздоровался с нею за руку. Сказал виновато:
— Н-не р-разглядел я С-Сарычева… Н-надул н-надоями… П-половину г-годовых к-кормов ф-фуганул, ч-черт п-паршивый, д-до снегов. Во! — причмокнул. — З-завтра же выходи н-на ф-ферму… к с-своим к-коровкам. И н-не обижайся. Л-ладно? Д-дело д-дороже.
5
За старой березой, облепленной поверху черными мохнатыми грачиными гнездами, пустовавшими, тихими теперь, но весело-шумливыми по весне, когда грачи строились, подновляли родные гнездовья, беспрерывно сновали в поле, на ферму, в лесок, на проезжую дорогу, горланили, — все это ей было дорого; пьянея от воздуха и солнца, она всем сердцем принимала и эту новую весну, чувствовала в себе силы, молодела, — за этой старой березой начиналась ее деревня Большие Ведра. Крепко оседлала она высокий холм до самого спуска к речке Покше; вот уж и открылась синяя отрадная излучина, и еловый лес, и подковка поречного лужка. Взглянет Анна на речку, на лес, на лужок — так все красиво, знакомо и дорого, что сердце зайдется от радости. Широкая асфальтная дорога делит деревню пополам, резво сбегает вниз, с лету берет бетонный мост и — в гору, в гору, рассекая лес.
Она знала здесь все: кто когда строился и кто когда родился, кто на ком женился и кто и когда помер, кто уехал и куда уехал, кто и какую держал скотину, какими новыми покупками обзавелся, кто с кем дружил или ссорился. Деревня, она и есть деревня: живут на виду друг у друга.
Первый дом на ее тропе — Завьяловых, Светки Завьяловой; отец — тракторист, мать — кладовщица, и сын Серега — тракторист, дружок ее Геннадия; не дом — дворец: на каменном фундаменте из белого кирпича, рублен из спелых (сами выбирали!) елок, под крышей из оцинкованного железа, с верандой (стекла на нее ушло пропасть!), с крытым подворьем, и за один заход поставлена и банька, складная, как на картинке; Анна бывала и в доме, и в баньке: нужно было самой на все поглядеть, свое суждение иметь, а если попросят, так и высказать его.
По субботам, когда в деревне все, кроме бабки Кисленихи, топят бани, в ноздри волнующе лезет дымок завьяловской баньки, тревожит своей домашностью, Анна думала: «Живут люди… Вот и в деревне, а умнецки живут. Дом — полная чаша. Сами родители никуда не убегали, и дети возле них лепятся. Все честь по чести… А мои?!» — и обрывала себя тяжким вздохом. Винила себя, винила и Ефимку: не только не придержали Симу с Геннадием в своем гнезде, а, наоборот, толкали на отъезд. Дескать, выросли крылья — летите, куда хотите, выбирайте себе такую жизнь, какая была бы получше, покрасивее отцовской (у него завсегда кнут да коровы), материнской (те же коровы, навоз да корма…). Поживите, детки, в свое удовольствие, порадуйтесь… Ну, Сима, если разобраться, эта нашла себя, а вот Геннадий тут шоферил и в Костроме за той же баранкой, в одной комнатенке ютится с семьей в старом доме. Никаких удобств.
Рядом с Завьяловыми дом Борьки Сарычева, тоже новый, крепкий и, пожалуй, даже пофорсистей: со светелкой, с балконом. После фермы, как сшиб его Иван Саввич из заведующих, хотел было поставить бригадиром плотников, а он в ответ: «Я свою задачу выполнил: мечтал дом поставить — поставил, мечтал машину купить — купил, теперь полегче пожить хочу». И рассчитался с совхозом, теперь в санатории дворником, дорожки метет, а был расторопным плотником, скорее всего — за Манькой погнался: та ведь тоже там, в санитарках, ходит в белом халате, в белой высокой шапочке, важная, как главврач.