Но хозяин держался за живот и пристанывал от смеха, купаться не хотел, а успокоившись, только ополоснул лицо. И ждал. Ничуть не торопил ее. А из Покши, случалось, и выгонял, и поругивал.
Снегурка еще попила лежа. Приподнималась, снова ложилась; накупалась досыта, вылезла из озера — отряхнулась, обдав брызгами не только Лешу, Куперина, операторов, но и зевак. То-то хохоту было!
— Теперь — к торговым рядам, к витрине, — попросил Лешу Куперин. Он не сказал, зачем, не открыл и свою тайную надежду: хотелось ему, чтобы лосиха, так было предусмотрено сценарием и уже обговорено с работниками магазина, увидев себя и подумав, что это другая лосиха, шагнула к ней и копытом разбила стекло.
Снегурка и Леша остановились у огромной зеркальной витрины, лосиха покосилась на свое отражение и потянулась было к нему, но натолкнулась на него губой и решительно отвернулась, отошла прочь. Леша, уступая просьбам операторов звал ее, подталкивал даже, но она заупрямилась.
— Лось-то умнее вас! — крикнули из толпы.
— Вот так: Снегурка внесла поправки в наш сценарий, — развел руками Куперин.
Зато следующая режиссерская задумка ему полностью удалась. Они привели лосиху на колхозный рынок, вызвав немалый переполох среди теток и дядек, торговавших огурцами, луком, помидорами, картофелем, яблоками и прочей снедью. Хотя они и волновались, и ругались, им повезло. Никакой порухи от лосихи в их рядах не было.
Снегурка, углубившись в просторы рынка, принюхалась, всхрапнула, мыкнула «о-о-о» и ходко ударилась к павильону, где торговали лесной дичиной. Тут на прилавках уже хозяйственно разложены на кучки по четыре-пять, по пять-шесть отменные бело-желто-смуглые боровики, подосиновики с малиновыми беретцами, серые, как зайцы, подберезовики, сыроеги разных цветов и калибров, мраморно-белые и со смуглецой грузди, россыпи оранжевых лисичек. У иных смекалистых грибников корзины прикрыты березовыми ветками с привившим духовитым листом.
Снегурка смело шагнула в царство своих родных запахов, увидела знакомые грибы и ветки — и сразу взыграл у нее лосиный аппетит, пожелалось немедля плотно закусить. Да и чего церемониться, если вся эта леснина давным-давно знакома, близка и желанна ей!
Она напролом ринулась к прилавку с грибами. Но кто-то замахнулся на нее кулаком, кто-то выругался, чей-то женский истошный вопль перекрыл шум: «Вот еще! В лесу обираешь и сюда приперлась, сатана!», но Куперин зычно в мегафон объявил:
— Граждане, не волнуйтесь! Снимаем фильм! Все убытки оплачиваю! Не кричите, не ругайтесь, не замахивайтесь, не гоните лосиху! Это наша артистка!
Хохот, ликующие возгласы покрыли его слова.
— Ого-го! Выходит, покупатель-то оптовый заявился! — колыхнулся чей-то бас.
И все переменилось в один миг. Каждый старался подсунуть лосихе свои грибы, зазывал. Иные расторопные костромичи уже сумели потрафить лосиному вкусу, переложили грибы березовыми ветками, другие подсовывали к вислой губе плетюху, дескать, что тут по одному — мети губой, хапай на полный захват! Утреннего сбора, ни одного с червивой проточкой. Головой ручаюсь!
Какая-то толстая веснушчатая тетка не растерялась — подсунула блюдо с ядреной — огонек к огоньку — земляникой, ласково просила, будто лучшую подружку: «Угощайтесь, милая, угощайтесь».
Снегурка старалась: сметала с прилавков боровики и лисички, подосиновики и грузди, заедая их даровыми вениками, лакомилась ягодами. Ее норовили погладить, ей желали здоровья, наказывали еще наведаться. Шутили, смеялись, словом — базар был базаром…
Леша ликовал: все шло как нужно, то-то рассказов увезут о лосихе судиславцы и нерехтчане, красноселы и буевляне, кадыйцы и сусанинцы. Да и сам он уже представлял, как удивит Михеева, и Зину, и Привалова, и Галину Николаевну, и, конечно, Любашу своими рассказами о Снегурке, купавшейся в чаше городского фонтана и посетившей колхозный рынок.
Ой, ля-ля! Славно же попаслась лосиха, порядком разорила казну киношников!
Когда забалованную актрису привели в «номер» и Леша подкинул ей осиновых веток, она и не взглянула на них — сыта-пресыта. Легла на солому и тут же задремала.
Лосиха ходила по улицам большого города, и приключения продолжались. То она оказывалась у проходной шумнодышащего, громыхающего завода, то на взъемистой лестнице кинотеатра, то в центре города, на известной «сковородке», куда днем сходятся посудачить пенсионеры, а вечером влюбленные, то в отдаленном рабочем поселке за Костромкой-рекой.