— Воюешь? Молодец. Я тебя понимаю. Ты из лесовиков лесовик.
Рогач, зло косясь на Михеева, минуту-другую терпел его голос, а затем сердито вламывался в кусты или скрывался в лес…
На этот раз на лосиную ферму привела его любовь.
Михеев знал: Рогач уйдет и задерживать его бесполезно. Взрослые лоси, как их ни корми, как ни ласкай, к человеку не привыкают.
УШЛА…
Михеева разбудил ветер: упруго, настырно толкался в дверь старой избенки; дверь дрожала, издавая сухие, отрывистые звуки.
Он полежал с открытыми глазами, прислушиваясь: ветер предзимья шумел в деревьях то с пронзительным свистом, то резко, холодно, то злясь, перерастал в сплошной широкий гул.
Вставать не хотелось; Михеев подбил одеяло под бок, щекой прислонился к плечу жены, опять закрыл глаза, но вдруг вспомнил Вербу — трехгодовалая лосиха пропала позавчера — и поспешно вылез из-под одеяла. Сдерживаясь, простуженно покашливая в кулак, оделся.
Землю проморозило до звонкости, от ветрового сердитого натиска ходила каждая ветка на деревьях. Пряча лицо в воротник куртки, Михеев пришел на ферму.
Лосей еще не выгоняли на пастбище, походил по загону, поискал Вербу, хотя отлично знал: обманывает себя. Куда-то запропастился и дежурный рабочий Орлов.
«Взял на свою голову. Говорил же Привалов: пьет. Не послушался, так рассудил: к зиме дело… Как раз в смену Орлова пропала Верба».
Орлова инструктировал Привалов. Нюхнув, поморщился, как от зубной боли, и по-боцмански строго отрубил:
— На лося не кричи, не замахивайся веткой, лосю не грози. Требуй, но справедливо. Понял? Запашок от тебя тошный, а лось, Орлов, пьяных не терпит.
— Не на корабле, не больно командуй. Михеев меня принял, ему и подчиняюсь, — огрызнулся Орлов.
Боцман доложил Михееву и велел приглядывать за новичком строго.
«Спит где-нибудь бродяга или с утра уже промышляет».
Михеев вышел из загона, потоптался на высеребренном морозцем крыльце, открыл лабораторию. Как никто другой, он знал своих лосей: когда кто появился на свет, кто у него родители, какие привычки, как выглядит; и все же он сел и раскрыл «вахтенный журнал» Привалова, отыскал нужную запись, прочел:
— «Верба… Родилась в лесу, мать — Снегурка, отец — Рогач, дикий лось. Мать четыре дня водила дочку с собой по лесу, а после сама привела на ферму».
«Ага, стало быть, начальное образование получила лесное, — рассуждал сам с собой Михеев. — Вербу мы у матери отняли. Стали учить в другой, нашей школе. Но мать, конечно, она запомнила. И лес. Умница. Неподкупно горда. И все время нравилось ей уединяться».
Было над чем поломать голову Михееву: неужели тяготила рука человека? Неужели носила в сердце мечту о лесе, хотя лес-то ей дали? Неужели хотелось тревог и других радостей?.. Впереди зима. В лесу и днем ходи с оглядкой, зри остро, а ночью и того тревожней. А Верба решилась!
Михеев жалел лосиху и гордился ею.
Орлов на другой день, как пропала Верба, почесывая поросячью, белесую щетину на щеке, сердитым голосом объяснял Михееву:
— Как чумная, кинулась в лес. Больше я и не видел ее. Все, начальник. Драпанула, ясное дело. Лось — какой с него спрос, если разобраться.
Орлов знал больше, но таил. Лосиха лизала в корыте соль, задержалась, а он в это время выгонял из загона стадо. Разозлился на Вербу, заорал: «Тебе, зараза, ночи было мало!» — схватил обглоданную осиновую ветку и несколько раз стегнул по тонким ногам.
Верба удивленно, потом гневно глянула голубоватыми глазами на человека и побежала.
Самым трудным был первый час побега: казалось, гонится, гонится за нею, машет палкой тот крикливо-злой, заросший белесой щетиной, пахнущий гнилым осиновым листом человек-коротышка.
Жгучая обида туманила голову, резала сердце — ударил, при всех лосях ударил! А за что? Чем она провинилась? Что она плохого сделала ему и другим людям? Ничего. Никогда. Она даже простила им жестокость — они отняли у нее мать. Отняли и ни разу не показали ей. А мать, оказывается, была рядом, на ферме. Когда она подросла, они встретились и узнали друг друга. Мать теплыми глазами обласкала ее, лизнула в голову, потом они стали бок о бок, погрустили и разошлись.
Она бежала и несла с собой эту давнюю, угасшую было обиду… Никогда, никогда не вернется она назад! Зачем? Некого и нечего жалеть. Правда, ей нравился Пилот, он большой и сильный лось с серебристым загривком и добрыми глазами. Он тоже убегал. Но почему-то вернулся. Уж не из-за нее ли? Глупец. Теперь бы они могли встретиться где-то в дальних лесах…