— Ладно. Сено возить — так сено возить, — боцман склонил голову набок. — Там, на сече, три стожка.
— Все три и перевезешь.
— Каких лосей в упряжку?
— Малыша да Пилота.
— Договорились, Команда принята, — пошутил боцман.
Это были сани не сани, нарты не нарты, а какое-то «комбинированное сооружение», как выразился после их конструктор и создатель боцман Привалов. Не для коняги, не для собак предназначались — для лосей.
Не было перед глазами мастера никакого образца — сам сочинял как мог. Что-то взял и от саней, что-то и от нарт. Тряхнул стариной плотник Привалов, и вышло как хотелось: лосиные сани отличались легкостью, прочностью, пригоже гляделись, катились угонисто.
— Ветровые! — похвалил Михеев.
У приваловских саней — березовые полозья с загнутыми из корней носами, грядка из старых яблоней, дышлице, середка решетчато, впритык, забрана стругаными березовыми планками, на передке и задке дощатые еловые козырьки. Это для легкой езды и малого груза. По всему развороту грядки, то есть по бокам, в передке и в задке, просверлены дырки: отнюдь не для красы. Когда требуется перевезти осиновые ветви или солому на подстилку в лосятник, боцман вставляет в гнезда двухметровые ореховые колья. Те же самые сани теперь колючи, как еж, и уемисты: грузи да грузи доверху.
Привалов вывез из-под навеса сани, а затем в поводу привел к ним Малыша и Пилота.
— Узнаете? — весело обратился он к лосям. — Хе-хе-хе… Не новинка, те самые, обкатаны, опробованы не раз и не два. Говорится: какие сани, такие и сами. Сани у нас хорошие, а лоси — о-о-о! — Лоси еще лучше! Сегодня, милки, прогуляемся в лес, да не раз. Поездим, поработаем. Может, есть возражения? Ну, я так и знал. — Боцман ровным, мягким голосом разговаривал с лосями, а сам проворно делал свое кучерское дело: накинул на Малыша и Пилота шлеи, завел на место, в кольца уздечек ввел и защелкнул легкие ременные вожжи, шнуром приторочил к саням ореховые колья и вилы, заткнул за флотский, со звездой и якорем, ремень топорик. Пощурился, прикинул, все ли так, как нужно, разобрал вожжи, завалился на санки, крикнул задористо:
— Ло! Ло!
У морозного зимнего денька нет праздничных развлечений: ворона пролетит и каркнет, стайка ребятишек пробежит на лыжах в школу, заяц, покинув лежку, наискось промережит поле, с дерева сорвется ком снега и в снег же плюхнется, тоскливо пискнет мышка (боится лисы), в урочище рыкнет лось, шумно снимутся с березы тетерева — и опять тишина. А лоси, запряженные в сани, для зимнего денька — из забав забава. Ишь, как легко, сноровисто кидают тонкие длинные ноги, выворачивают снег; кустом вздрагивают, ходят разлапистые рога; иногда бегуны близко коснутся друг друга — рога сухо перестукнутся: свиристелями резво свистят Санки, две ровные ленты тянутся за ними.
И лося ноги кормят да берегут, оттого они у него сухие, жилистые, выносливые, грудь мощная, а зад — обрубом, сухой: видать, так нужно для бега.
Кто там полулежит на летучих санках? Боцман Привалов. Умный человек. Хитрый человек. Добрый человек. Не зимний день над ним, а он над зимним днем хозяин.
— Эх, Пилот, эх, Малыш, — в голосе боцмана радостное изумление, — знали бы вы, как украшаете собой этот зимний пасмурный денек. Два лося, два лесных красавца везут сани. Мои сани. — Боцман прикрыл веки. То ли полозья поют, то ли по-молодому поет его русская душа…
Распахнитесь, снега. Посторонись, ветер. Отстань, мороз. Перед вами — чудо: то, что всегда было под силу только одному Берендею, и ему вот удалось. Удалось! Еще другу его Михееву удалось. Бегут лоси, куда он хочет, — это ли не чудо?! Может повернуть вправо, может и влево, остановить может… Да точно ли это он, боцман Привалов? Не мнится ли это все?.. А не тот ли это мальчонка Костюня, который давней-давней весной босиком выскочил на зеленый бугор, упал на спину, увидел солнце, облака, и засмеялся, и поплыл вместе с гусиным караваном над разлившейся Покшей, над пахучими зелеными лесами, над синими утренними увалами…
Бегут лоси… Привалов, забывшись, поет песню без слов. Она протяжна и чиста, как ветер.
В лесу лоси шли шагом, копытами пробивали сугробистую дорогу. Время от времени Привалов останавливал их, давал передохнуть, а сам, утопая в снегу по пояс, добирался до осины, рубил ветки, складывал на сани. Лоси одобрительно поглядывали на него: угощение готовит.
Так и пахали дорогу до Егоршиной сечи. На шумный лосиный дых доверчиво летели рябчики, сороки, синицы, да вдруг оробело шарахались, взмывали к сосновым и еловым верховьям: не те лоси. Эти лоси творили небывалое, от роду не виданное: везли сани и человека.