Выдал предатель-колоколец: лоси!.. Я проехал еще немного вперед и увидел двух рослых лосих. Их вытянутые, с горбинкой морды были повернуты в мою сторону. Лосихи выжидательно замерли: свой или чужой?
Я еще раз позвал лосей, подъехал к старой вербе… Перед глазами в одно мгновенье выплыл солнечный денек июня.
…Я пришел на ферму, когда там готовились к дойке. В станки из окоренных еловых жердей, принесли свежие пучки клевера, с огнистыми и белыми головками поставили овсяную кашку, проверили, есть ли соль-лизунец. Галина Николаевна, первая заботница лосефермы и первая ее доярка, холщовым полотенцем вытерла пятилитровое ведерко, сказала:
— Вот доенка моя и готова, буду звать лосих. — Она вышла за открытые воротца, повернулась в сторону леса, сложила рупором ладони и громко, нараспев, позвала:
— Ми-и-ка-а… Ми-ка-а… Ле-е-ся-а… Ле-е-ся-а-а… Ры-жулинки-и мои… На дойку-у… Рыжулиики-и!..
И еще раз пять звучно и весело пропела это же.
— Придут?
— Придут. А если далеко гуляют, пионерским горном буду призывать… А совсем недавно применили и такой способ вызова: включаем в сеть магнитофон и через усилитель передаем магнитофонную запись электродойки со всеми ее звуками: вот струйка молока бьется о подойник, вот лосиха чмокает губами, круша картофелину, вот лосиха глубоко вздохнула, вот тряхнула головой — и жаворонковой трелью отозвался колокольчик на шее… Лосиха далеко слышит человеческий голос, а тут, уловив магнитофонную запись, обманывается, принимает все всерьез, думает, что дойка уже идет, и мчится на ферму во весь дух.
— Галина Николаевна, давно хотел спросить вас: дружат лосихи меж собою?
— Одни дружат. Крепко, честно. Вот Мика с Лесей. Ходят вместе, заботятся друг о дружке… Как-то наткнулась Леся глазом на сучок, так ее подруженька все зализывала ей глаз. — Галина Николаевна подвернула рукава белого халата. — А есть, — голубые глаза осветились хитрецой, — есть лосихи, которые почему-то не терпят друг друга, враждуют. Как, скажи, у нас, у людей. И приходится нам и мирить их, и разнимать. Доходит до того, что выказывают недовольство, если не их первых доят. Мы гасим конфликт так: впускаем на дойку лосих-соперниц в одну дверь, а выпроваживаем в разные двери.
— А как относятся лосихи к электродойке? Ведь это немыслимо дерзко: лосиха и — доильный аппарат! Попробуй в лесу дотронуться до дикой лосихи! А вы вот ей на соски надеваете стаканчики! Включаете аппаратуру!
— Терпят. Привыкают и терпят. Ведь меня они считают своей. Родной. Доверяют: плохого им от меня не будет… А вот иная из лосих, когда снимаю аппарат, аж вздохнет: ы-ых! И этим все скажет. Правда, из десяти лосих троих вручную доим. Отказались, наотрез отказались от техники. — Галина Николаевна рассмеялась. — Я ведь понимаю их: моя-то рука ласковая. Теплая.
Из кустов вышла крупная, поджарая, тонконогая красивая лосиха.
— Мика-а… Умница моя…
Ладонь хозяйки проехалась по боку идущей лосихи. Потребовалась минута-другая, и аппарат был на вымени у лесной коровы. Дойка началась. Лосиха угощалась клеверком.
Тут, к моему удивлению, на круп лосихи села одна из квартиранток фермы, трясогузка, и стала вышагивать и выискивать для себя то мошку, то букашку, то паучка, принесенных лосихой из леса. Птица была в дружбе с Микой.
В доенку меж тем лилось и лилось густое, запашистое лосиное молоко, пока не наполнило ее…
Ко мне шли сразу две лосихи. Похожие одна на другую, как две сестры. Может, какая-то из них Мика? Вот одна остановилась, растопырила передние ноги, нагнула голову и губой захватила снежку, оставив ямку. Лосихи были серые, с чуть заметной рыжинкой, как лежалая хвоя; на подшейке смешно болтались кисточки; глаза большие, открытые, добрые; ресницы черные, выпуклые; раковины объемистых ушей заросли белесой шерстью.
Лосиха, та, что пробовала снег, приблизилась к моей вербе, потянулась шеей и головой, поймала ветку и губами, губами перебирала ее, не выпуская, до тонкого места и тут сломала. И ветку сразу же отправила в рот.
Я развернул газету, протянул хлеб. И вторая лосиха, следившая за мной, была тут как тут. Я угощал их с ладони, чувствуя прикосновение к пальцам теплых шероховатых губ. Лосихи дозволили гладить щеки, шеи, трогать кисточку, чесать за ушами, не один раз я видел себя отраженным в темном яблоке лосиного глаза. И был счастлив… Как сразу между мною, человеком, и ими, лосихами, чьи бабушки и дедушки были дикими, возникло доверие. Большое доверие!
Я разговаривал с лосихами: спрашивал, как их зовут, давно ли они ушли с фермы и когда вернутся туда, где их хозяйка Галина Николаевна, куда сейчас держат путь, есть ли у них уже детки; но им было некогда отвечать, и я не обижался. Ведь свершилось (и так просто!) самое главное: они доверились мне, а я — им… Одно дело — поглядеть на лося в загоне, другое — встреча в лесу, на реке, в поле.