— Я же не об этом говорил…
— Я знаю, о чем ты говорил, — перебила Милейн. — И еще я знаю, что происходит в моем сердце. Я полюбила Эмбер в первый же день, как увидела ее, и ни ты, ни кто другой не может знать, что я чувствую. Я не изменюсь, это не в моих силах. Ты понимаешь?
— Даже если это вам обеим принесет только боль?
У Милейн гудела голова. У нее было такое чувство, что вот-вот должно случиться несчастье. И единственной защитой от надвигающегося кошмара были слова.
— Тэннер, ты прав, я полностью подчинила свою жизнь Эмбер. Ты думаешь, что я совершила ошибку. Ты хочешь, чтобы я посмотрела на ситуацию с твоей точки зрения, потому что считаешь себя правым. Но ты не знаешь меня. Ты не знаешь, какая я и что заставляет меня поступать так, а не иначе.
— Нет, не знаю. Мы оба плохо знаем друг друга.
Милейн было неприятно это слышать, но она постаралась пропустить его слова мимо ушей, и все же ей потребовалось несколько минут, чтобы собраться с силами.
— Ты слушал курс психологии? Помнишь, наше детство главным образом влияет на то, какими мы становимся. Со мной по крайней мере так оно и было. — Зачем она об этом? Но ей казалось сейчас важным говорить и говорить. — У меня две младшие сестры. Они зависели от меня. Всегда. Я люблю их и несу за них ответственность. Я… — Черт! Ей не хватило воздуха. — Тэннер, когда я была маленькой, случилось нечто, что отчасти объясняет мое отношение к Эмбер. — Он подался вперед в ожидании. Значит, придется рассказать все до конца. — Я уже говорила тебе, что мои родители развелись, когда я была совсем маленькой, и я много лет не видела отца. Моя мама… Иногда я думаю, она бы тоже с удовольствием избавилась от нас.
— Что ты говоришь, Милейн? Почему?
В его голосе слышалось столько тепла и участия, что она вконец растерялась.
— Думаю, не все могут быть матерями. Если женщина способна забеременеть, это еще не значит, что она сумеет любить своих детей.
— И твоя мама была такой?
Милейн кивнула. Голова у нее все еще гудела, но теперь она знала, что и как рассказать, чтобы он понял.
— Она старалась. Может быть, я не права, и она бы нас не бросила. Не знаю.
— Ты сказала, что-то случилось.
— Да. — Милейн посмотрела прямо в глаза Тэннеру. Создавалось впечатление, что у него нет возраста, он казался таким мудрым. А вот себя-то он знает? — Мне исполнилось десять. Мама куда-то ушла. Не помню. Она оставила меня и сестер у соседки. Она… она не вернулась.
— Как?
— Ее не было три дня.
Милейн набрала полную грудь воздуха, подбирая слова.
— Наверное, ей просто захотелось побыть одной. Или у нее был мужчина. Не знаю. Прошел день, и соседка решила что-нибудь предпринять. Она не могла заботиться о нас, у нее были свои дети. Она отвела нас в полицейский участок.
— В полицейский участок? Но зачем?
— Не знаю. — Она действительно не знала. Неужели Тэннер не понимает, что десятилетнюю девочку волновало только отсутствие матери? — Я никогда не забуду, как сидела там на неудобной скамейке, а мои сестрички — по обе стороны от меня. Мне было всего десять лет, но я несла за них ответственность.
— Проклятие!
Милейн вздрогнула. В глубине души ей еще не так хотелось ругаться, когда она вспоминала полицейский участок.
— Они плакали, и я пыталась их успокоить, но у меня ничего не получалось.
— Проклятие! Что же было с вами потом?
— Детский дом. — Там их взяли под опеку добрые люди, но все равно произносить эти слова было противно. — Полицейские отвезли нас в детский дом.
— Но мама вернулась?
— Да. Однако есть правила. Законы. — Ресторан понемногу заполнялся, но Милейн не слышала шума и не видела людей. — Представители социальных служб решили, что лучше нам оставаться в детском доме, пока… В общем, мы провели там несколько лет.
— Но, может… — Тэннер с трудом подыскивал слова, — может, это было лучше, чем жить с такой матерью, как ваша?
— Возможно, и так. Но неужели ты не понимаешь? У моих сестер была только я. Только на меня они могли положиться. А у меня… у меня никого не было. — Она опять обвела взглядом комнату. — Я не позволю, чтобы Эмбер так росла. Пока я жива, у нее будет на кого опереться.
Что они заказали на ужин? Тэннеру было легче думать об этом, чем о том, что он узнал о Милейн. Только он никак не мог понять, мясо или рыбу поставила перед ним официантка.