— Геть отсюда, технарь, — тут летчики!
Капитан пытался «качать права», но Мотко, не слушая, грудью вытеснил его за дверь. Узнав в тот же день, что «технарь» отныне командир их роты, Грицко озадаченно почесал в затылке и горестно вздохнул:
— Ну, теперь держись, бедолага.
Он не ошибся. С тех пор стоило ему попасть на глаза Тугорукову, тот начинал тщательно осматривать его, отыскивая недостатки в экипировке, припоминать проступки, которые Мотко успел совершить со времени их последней встречи.
Бунтарь-одиночка не мог, конечно, безропотно сносить такое исключительное внимание к своей особе, и тогда капитан начал приглашать его к себе в кабинет на просветительские лекции. Мотко выскакивал оттуда потный и вконец обессиленный.
— Хоч бы поругал, что ли, — недоуменно пожимал он плечами. — Ни, говорит себе и говорит. Целый час рассказывает, а ты стой и слухай. Зараз мы с ним до Кибальчича добрались.
Поскольку избежать встреч с командиром роты было невозможно, Мотко попытался не давать повода для придирок: не вступал в пререкания, довел почти до идеального состояния свой внешний вид. Но у капитана уже, видно, стало родом недуга воспитывать бунтаря-одиночку — едва завидя его, он улыбался во весь свой белозубый рот, как давнему другу, и, радостно щелкая пальцами, спрашивал:
— Ну, как дела, Мотко? Может, зайдете ко мне после уроков?
Перед каникулами на уроке строевой подготовки Мотко после команды «смирно» мотнул головой, укладывая на место рассыпавшиеся волосы. Капитан был тут как тут.
— Вам, Мотко, явно мешает ваша пышная шевелюра. А то, что мешает солдату в несении службы, должно быть устранено. Сегодня же постригитесь!
— Добре, пидстрижусь, — пытался торговаться Мотко.
— Нет, нет, я приказал не подстричься, а постричься. Наголо, наголо.
Это была катастрофа: через день отпуск, а где же это видано заявиться домой, к родителям, землякам и землячкам — особенно! — с голой башкой, как новобранец?
Какие маневры пришлось ему произвести, какие рогатки обойти, сколько умственных и душевных сил потратить, чтобы сохранить шевелюру, — об этом знают только он сам и еще двадцать человек из четвертого взвода, которые ее спасали.
Но вот день расплаты наступил. Капитан и Мотко улыбнулись друг другу. Командир роты защелкал пальцами, и Мотко защелкал пальцами, как в гипнотическом трансе.
— Вот мы и встретились, — сказал Тугоруков. — После обеда пострижетесь и зайдете ко мне.
Мотко закряхтел.
— Историю авиации мы с вами прошли, — напомнил он.
— Кажется, вы ее плохо усвоили. Начнем снова с Никиты Лупатина. Уверен, что вы не помните такого.
— Як же, Никита Лупатин в царюванне Ивана Грозного построил крыла и хотив подняться в небо. «За содружество с нечистой силой» ему отрубили голову, а крыла спалылы.
— Так, так, так. Ну что ж, в таком случае, думаю, настало время познакомить вас с высшей математикой.
На голове у Мотко привстала обреченная шевелюра.
Кое-кто из обмороженных для пробы побежал в санчасть — а вдруг удастся вырвать освобождение от занятий и посачковать еще хоть парочку деньков. И поначалу фельдшер Сухой, добрая душа, не желавший к тому же обижать поклонников своего баритона, щедрой рукой начал сыпать благодеяния. Ряды бойцов во взводах заметно поредели, чего нельзя было сказать о рядах едоков в столовой. Успеваемость падала.
Вмешался командир батальона майор Кудрин. Он появился перед первой ротой, когда она построилась на обед.
— Обмороженные, выйти из строя!
Вперед шагнули человек тридцать, не меньше.
— Вон сколько вас, убогих, — сказал майор весело. — И это все освобожденные от занятий? А, товарищ капитан?
— Часть больных на постельном режиме, товарищ майор.
— Вот как. У вас что? — ткнул он пальцем в грудь правофлангового в шеренге обмороженных.
— Уши отморожены, товарищ майор.
— Старшина, запишите фамилию. У вас?
— Нос, товарищ майор.
— Становитесь в строй. У вас?
После его опроса перед строем роты остались только спецы с обмороженными ушами.
— Внимание! Все освобождения отменяются! Спецшкольникам с обмороженными ушами объявляю по два наряда вне очереди! — В строю болящих послышался ропот. — Тихо! У всех у вас имеются шапки-ушанки. У-шан-ки! Они потому так и называются, что у них есть уши. Почему не отвернули? Пофорсить хотелось? За красоту придется расплачиваться… Товарищ капитан, обойдите вместе с фельдшером больных на дому. Всех ходячих — в строй.
Он четко повернулся и ушел — подтянутый, стройный, «строгий, но справедливый».