Его потянули за рукав. Он обернулся и встретился с недовольным взглядом Коморы.
— В хор мальчиков записался?
Почувствовав, как привычная власть Коморы сковывает его, Сурдин угрюмо буркнул:
— Никуда я не записывался.
— А, ты просто шестеришь перед Гермисом.
— И не шестерю. Просто он позвал на вечер, попросил научить танцевать.
— Ах, так это он перед тобой шестерит!
Сурдин наливался злостью, но не мог одним махом сбросить давно повязавшие его путы.
— Чего ты ко мне приклеился? — плаксиво протянул он. — Это ты привык, чтобы перед тобой шестерили, думаешь, и другие…
— Ладно, это я между прочим, — примирительно сказал Комора. — А вообще, Ленька, хотел пригласить тебя на пару провернуть одно дельце.
— Какое?
— Сперва скажи, что согласен.
Голос Коморы был дружеским и даже вроде просительным, и Сурдин удовлетворенно шмыгнул носом. Злость и обида таяли. Спасаясь от самого себя, он оглянулся и увидел среди ребят Гермиса. Тот устремил на него через головы предостерегающий взгляд. И сразу вспомнилось, что не раз уже бывало: Комора, повязав его сперва согласием, втягивал потом в какую-нибудь скользкую историю. И если она заканчивалась неудачно, как-то так получалось, что синяки и шишки доставались ему одному, а Комора оставался в тени.
— Ну, так что? — нетерпеливо поторопил Комора. Он знал, что Сурдин, желая показать себя человеком самостоятельным, всякий раз вроде бы задумывался, прежде чем произнести обязательное «ладно».
Однако сегодня Ленька не только не дал согласия, но даже запальчиво потребовал, чтобы к нему вообще не лезли. Никогда.
Комора сделал равнодушное лицо.
— Как хочешь… Тебе же хотел добро сделать. Даром в кино не пустят. И винца не нальют. И папирос, когда своих нет, чужими не накуришься… А разговор наш забудь! — сказал он окрепшим, властно звякнувшим голосом. — Пощады не будет, дошло?
Сурдин молча отошел и направился к Гермису, который стоял у окна в одиночестве: начались танцы, в кругу Володя увидел Манюшку с каким-то незнакомым штатским парнем, и у него пропало всякое желание веселиться.
— Ну, договорились? — хмуро бросил он Сурдину.
— Нет… А ты откуда знаешь?
— Неважно… А что он тебе предлагал?
— Да… я не знаю. Звал куда-то… Скажи, мол, сперва, что согласен…
— Так, так… на всякий случай запомним…
Раздались звуки танго, и Гермис через весь зал метнулся к Манюшке. Ни она, ни ее партнер ничего сообразить не успели, как он уволок ее в еще пустующий круг.
— Слушай, однако это… — выговаривала ему Манюшка. — Ты что, хочешь рассорить меня с моим мужиком?
— Хорошо бы. На какой свалке ты подобрала этого штатского?
— Нишкни! Еще слово — и я брошу тебя посреди круга.
Как она и предполагала, Николай обиделся. Да и можно было его понять: завтра коллоквиум, нужно было еще поготовиться вечером, а он вот пошел с нею, и что же? Вместо того, чтобы быть признательной и внимательной, она вертит хвостом перед своими, и по первому их зову бросает его. Можно подумать — соскучилась, давно не виделись, поговорить некогда.
— Не злись, — просительно сказала Манюшка, беря его под руку.
Николай криво усмехнулся, острые его скулы запунцовели, заиграли.
— Не знаю, зачем ты меня сюда притащила. Показать, каким успехом пользуешься у своих спецов? Мне это неинтересно.
— Да ладно тебе! Притащила провести вечер вместе, больше ни для чего. А ты без огня пар пускаешь.
Видя, как постепенно багровеет его худое загорелое лицо, Манюшка поспешила увлечь Николая в круг. Что за парень, ей-богу: еще только собираешься обидеть, а он уже обижается!
Искусно ведя ее между танцующими парами, Николай тоже ругал себя: «Что за натура дурацкая — всюду и во всем мерещится подвох, обида, ущемление какое-то. Глянь вокруг: спецы бросают на тебя любопытные, а некоторые — даже завистливые взгляды, ты чуть ли не герой вечера. Грудь колесом надо выкатывать, а не губы дуть, обормот несчастный!»
— А ты хорошо танцуешь, — сказал он Манюшке с приветливой улыбкой. — Откуда что взялось! В Залесье, помнится…
— В Залесье я была малявкой. И учить некому было.
Она глянула на него боязливо: сейчас опять пыхнет: ага, мол, а тут, значит, есть кому? Но он промолчал и даже вроде бы прижал ее на мгновение к себе. Видно, решил исправить свой подлючий характер. Давай, давай, Вербачок, давно пора стать человеком.
— Коль, а ты ничего не замечаешь? — заглядывая ему в глаза, нежно и чуть игриво спросила Манюшка. — Никаких перемен?