Он впился взглядом в ее глаза, что делал при малейшей возможности, заулыбался.
— Сразу заметил. Слушай, а волосы тебе очень идут, ну, прямо королева. Теперь тебя не спутаешь с хлопцем.
— Да? Вот это хорошо.
Сказала и удивилась самой себе: вот услыхал бы тот Марий, каким она была полтора года тому назад! Да он бы ей глаза выцарапал! Но того Мария уже не было, оказывается. Не зря ей теперь приходилось выслушивать по этому поводу шуточки и ехидные замечания от товарищей.
Но товарищи — ладно. Они тоже изменились и теперь явно остерегались говорить при ней то, что говорили без нее, и даже самые разъехидные шуточки в ее адрес были по существу безобидны. Другое дело — начальство. Когда у нее окончательно оформилась девичья прическа, Лесин однажды долго созерцал ее, озадаченно жевал губами, в конце концов неопределенно хмыкнул и промолчал. Тугоруков же сразу прицепился:
— Не по форме, Доманова… Тих, тих, тих… Сделайте нормальную прическу.
— А какая нормальная?
— Приказ министра обороны гласит: военнослужащий должен иметь аккуратную прическу.
— У меня аккуратная.
— Волосы до плеч, как у батьки Махно — это аккуратная?.. Тих, тих, тих… Я командир, и мне лучше знать, когда аккуратная, когда неаккуратная. Подстричься!
Манюшка повернулась кругом и отправилась прямо в кабинет комбата. Просить, особенно за себя, было ей нож острый, но выбора не оставалось — к прежнему Марию дорожка заросла навсегда. Выслушав Манюшку, майор Кудрин внимательно посмотрел ей в глаза.
— Вот видишь, природа свое берет. Ну, ладно… Наша обязанность — сделать из тебя летчика. Делать же из девочки мальчика — глупо, да никому это и не удастся… А новая прическа тебе в самом деле больше к лицу. — Он нахмурился. — Ладно, иди. Я поговорю с командиром роты.
…Слегка стиснув Вербакову ладошку, Манюшка сказала:
— Ради тебя старалась. Цени.
Это, конечно, было преувеличение, но не такое уж и большое.
— Спасибо, — растроганно ответил Николай и тоже пожал ей пальцы.
Но идиллия длилась недолго. На следующий танец ее пригласил Матвиенко. Как и полагается воспитанному молодому человеку, он обратился за разрешением к Николаю, тот вместо отказа пожал плечами и адресовал его к Манюшке, а та не смогла обидеть старого друга. Вербак пригласил другую, на следующий танец — опять. Манюшка станцевала с Захаровым. Николай не вернулся на старое место, а когда она подошла — даже и не глянул на нее.
Манюшке и плакать хотелось от злости, а еще больше — дать ему хорошего пинкаря, такого, чтобы он катился без остановок до самого Стахановского поселка.
— Ну что, так и будешь мне нервы мотать? — с горечью выдохнула она, остановившись перед ним и глядя ему прямо в глаза потяжелевшим взглядом.
— Это еще вопрос, кто кому мотает.
Пересилив себя, охомутав свое самолюбие, наплевав на гордость, она спросила после паузы:
— Ну, мир, что ли?
Ах, как ему хотелось сполна насладиться своей победой и своей властью над нею, но зная ее характерец, он побоялся перегнуть палку.
— Надеюсь, ты не дашь больше повода.
— Ладно, не дам, — сглотнула она просившуюся на язык отповедь.
В это время разгоряченные Гермис и Сурдин вышли на крыльцо «охолонуть трошки». Весенний морозец приятно опахнул лица, полез за расстегнутые воротники кителей.
— Завтра будет ясная солнечная погода, — сказал Гермис, запрокинув голову. — Видишь, какие глазастые звезды?
— А ты быстро! — в наплыве чувств похвалил его Ленька. — В танцах главное — смелость. У тебя есть. Раз станцевал — и уже умеешь.
— Хорошо учишь.
— Да ну… Скажи, а почему Броденко не пришел, а? Вы ж с ним друзья.
— У него в тридцать восьмой пассия.
— Не скучно? Одному? Без него? — подбираясь к важному для него, с замиранием сердца спросил Сурдин.
— А я не один.
— Ну, то друг, а то…
— Так в чем дело — будь другом.
Ленька вдруг всхлипнул.
— Со мной нельзя. Я не человек. Они меня растоптали. И нахаркали. Сверху. Если б ты знал…
Гермис сжал его руку повыше локтя.
— Пытались. Пытались! А мы их у-нич-то-жи-ли!
— Мы?
— Да, мы! Главное вот это — всегда чувствовать: что делают наши — это мы делаем, я и ты. Мы их уничтожили, мы начеку, мы их уничтожим, если полезут. Но это надо постоянно чувствовать. Ты понял?
— Больно высоко.
— Ничего, вникай. Пошли, а то как бы не зачихать.
По пути в зал Гермиса перехватила знакомая девушка, а Сурдин зашел в класс, где раздевались ребята, — взять носовой платок. Здесь он увидел Комору, который стоял на подоконнике, высунув голову в форточку. На скрип двери он быстро обернулся.