А дед, закладывая новый патрон, сказал как ни в чем не бывало:
— Вот и готово. Старые руки да старый глаз, оказывается, годны еще…
— Ну, дед, ты и снайпер!
— Когда в птицу на лету стреляешь — целиться надо, чуток опережая. А у меня к тому привычка, даже задумываться не надо — само собой получается.
Оба берега реки в этом месте заметно дыбились: тут, похоже, засел поперечно громадный оскол каменной гряды, который продолбила Тян-река. Скальные пласты различной толщины и разного цвета были хорошо видны на береговой круче. Наверно, при этой долбежке немало каменищ свалилось в русло реки, и стремительная вода яростно набрасывается на них.
Век за веком, день и ночь, не прекращаясь, идет тут жестокий бой: бьется о камни прозрачная вода, посверкивает белой молнией гребня, бурлит…
Придя к этому месту, дед с внуком довольно долго глядели с обрыва на пучину. Воздух над лесом был здесь особенно чист и прохладен.
— Видишь, Ваня, как красив и звонок наш Кось! Здесь мы и заночуем, — сказал Солдат Иван, устало освобождаясь от поклажи.
А Ваня раздумчиво протянул:
— Ко-ось… Дедушка, а ведь и впрямь тут кось: вода сражается с камнями…[3]
— Хм… — Солдат Иван поглядел на внука. — Я, брат, об этом никогда не задумывался, сколь живу на свете…
— А название какое у этого переката, дедушка?
— Так просто и называется — перекат. Он ведь, кажется, один на Тян-реке.
— Нехорошо, — убежденно сказал Ваня. Он все еще смотрел на игру воды. — Давай мы назовем его Звонким перекатом.
— А что, подходящее имя. Давай назовем, — согласился Солдат Иван.
— И чтобы люди, которые придут сюда, знали — запишем его имя вот на этом сосновом стволе.
— Можно и пометить…
— Звонкий перекат! — Доволен Ваня, что придумал такое удачное название. Возможно, когда-нибудь и на карте его так обозначат.
Воюя с громадными валунами, вода все же уставала, теряла силы — и падала в омут, затихала там и дальше катилась уже не так бойко.
— А что, глубок за перекатом омут?
— Глубок, — подтвердил дед, топча в явной озадаченности золу старого костра. — Там хариусы, бывает, собираются огромными косяками… Ближе к вечеру попробуем порыбалить.
Прилетел откуда-то черный ворон, сел на верхушку сосны в отдалении и стал следить за людьми, время от времени каркая зловеще.
— Гляди, явился хозяин-то, — кивнул в его сторону Солдат Иван.
— Думаешь, он тут и обитает? — спросил Ваня, глядя на ворона: эта птица растревожила его.
— Живет не живет, а случается, что заворачивает сюда… Гляди-ко, здесь вон люди останавливались на ночлег: консервные банки пустые, стекло бутылочное… А после людей воронам всегда есть чем поживиться: хоть коркой хлебной, хоть птичьей требухой.
— А может, люди хариусов ловить сюда приходили?
— Кто их знает, сынок. Да тут, видишь ли, не только хариус водится. Ты и сам уж кое-что приметил на нашем пути… — Старик не сразу одолел сорвавшийся вдруг кашель, продолжил: — Ну, а ежели о рыбе речь… видишь, как вода в омут падает с плиты?
— Вижу.
— Там, на самом краю, довольно мелко. И вот, на уступ, из ямы, запрыгивает семга — против течения, вверх…
— Семга? — оторопел Ваня. — Прыгает?
— Да, брат. Та, что покрупнее, прямо по воздуху перелетает. Чтобы дальше плыть к месту нереста. По Тян-реке, правда, не так уж много ее поднимается, кое-кто в пути гибнет, но уж сколько-то дойдет непременно. Тут своя родовая стая ходит. Семга-то, она где родится да чуть подрастет — туда и возвращается из моря на нерест: у нее свой тян.
— И в это время можно ее перенять?
— Смекалистому да бессовестному человеку почему нельзя? К примеру, длинной острогою с лодки…
— Значит, те, что у костра побывали… — У Вани сперло дыхание, он сразу все понял. Ведь он уже не раз слыхивал: где появляется рыба семга — драгоценный дар и соблазн природы, — там люди вовсе дуреют от жадности.
Дед усмехнулся недобро и глухо словам мальчика:
— Я ведь не ведун какой, чтобы знать, чему очевидцем не был. Мне точно известно одно: тут изобильно водится хариус. И прыгает семга, идущая в верховья на нерест… Какие-то люди, наверное, тоже знают об этом не хуже меня… И кострище вон недавнее: дня три-четыре, как жгли. Несколько человек тут ночевало. Окурков наляпали — от дорогих сигарет. Коньяк распивали… Дальше что еще? — Солдат Иван собрал в морщины и без того негладкое лицо. — В этот раз лес на берегах Тян-реки показался мне чересчур всполошенным. Глухариные выводки уже раздроблены, мы пару глухарей всего и вспугнули. И рябчиков маловато. А в ягодный-то год должно бы побольше их быть…