— Тогда, надо понимать, какие-то люди здорово здесь пошалили, а, дедушка?
— Кажись, так, Ванюша… Вторглись сюда недобрые люди.
— Тогда нам с ними лучше бы и не встречаться? — сказал Ваня с невольным напряжением в голосе.
Солдат Иван ответил на это басовитым хохотком:
— Ну, прятаться мы ни от кого не станем. И от встреч уклоняться нам не пристало. Мы ведь с тобой — государственные люди. И дело у нас государственной важности: разведать, разузнать, что делается в этих отдаленных лесах. У нас на это и документ имеется, справлен честь по чести, с гербом и печатью…
Вернулся Сюдай: умаялся, трудяга, гоняясь за тетеревами, нюхнул кострище, растянулся возле сосновой коряги.
— Старый уж, а все дурной, — укорил пса Солдат Иван. — Знает ведь, что тетерева осторожны, не подпустят близко, а вот — лишь бы побегать…
Отдыхали они тоже не без забот: ловили жадных слепней, то и дело садящихся на них, и загоняли в пустой спичечный коробок. Дед еще давеча сказал, что для хариуса требуется самая разная наживка — не клюнет на одну, надо предложить другую — перехитрить пройдоху. Черви у них в полотняном мешочке, наполненном землей вперемешку со стебельками травы: так и в жаркую погоду они не задохнутся. А по дороге от избушки Тяна они набрали личинок дровосека. Ваня никогда еще не видывал такого количества этих личинок. В одном месте ураган вырвал с корнем пару древних сосен — давно, лет десять тому. Они присели на разогретую кору отдохнуть, дедушка по обыкновению зажег цигарку, Ване делать нечего — смотрит вокруг да прислушивается. И чудится ему какой-то непривычный шум, будто тонюсенькими пилочками вжикают-пилят поблизости. Спросил деда, а тот нисколько не удивился, ответил:
— Ну-ка, откинь корищу с дерева да погляди, что там творится.
Ваня так и сделал. Да, крупные, с кончик пальца, личинки кишели под корой, пилили, копошились в измолоченной рыжей трухе. Начал собирать, а дед предупредил:
— Вместе-то их сажать нельзя, перегрызут друг друга!
— Неужто такие жадные да злые?
— Да. Одно у них дело: грызть что-ничто… Но для хариусов это — лакомая наживка.
Личинок, вперемешку с этой ржавой мякиной, обернутых в листья осины, насобирали полную банку.
— Ну и пильщики, ну и работнички! — все удивлялся Ваня.
— Это что! — ухмыльнулся дед. — Тут всего-то две сосны… А вот я когда-то набрел в лесу на заброшенный штабель шпальника. Вон там, брат, они пилили! Целая лесопилка. Пир горой. Штабель бревен прямо ходуном ходил, скрипел!.. Не знаю, надолго ли хватило этого штабеля эдакой кишени.
— А что из такого червячка получается?
— Вон, видишь, длинноусый сидит — дровосек называется. Тоже специалист по лесному хозяйству.
— Этот богатырь? — Ваня присел и взял в щепоть длинные, враскид, усы жука. Тот топырился, упирался, цепляясь за кору, никак не желая сойти с места, — едва усы не оторвал. Потом, снова обретя волю, дровосек, сердито жужжа, улетел к вершинам сосен.
— А эти личинки живучие, — продолжал дедушка. — Иной раз среди зимы расколешь заготовленную летом чурку, — а они тут как тут, вгрызлись в самую сердцевину, замуровались мякиной, которую пропускают сквозь себя, и живы-живехоньки, обжоры. В запущенном лесу они быстро все испилят. Но вот здоровое дерево, то не тронут…
— Казалось бы, совсем никчемные твари, — удивился мальчик. — Какой в них прок? А, наверно, тоже зачем-то нужны природе?
— Нужны, конечно. Они, эти червячки, перемелют весь лесоповал, превратят в удобрение, в навоз. А потом туда упадет сосновое семя — и покажется новый росток, лихо пойдет вверх на удобренной почве!
Отдохнув да подкрепившись, они свалили сухую конду, разрубили ее на части, снесли к берегу. Два комлевых обрубка дед припас для костра — нодьи. Потюкал, поклевал лезвием топора, иссек в щепу одну сторону бревен вдоль, как будто взлохматил древесину, чтобы огонь схватил яростней, опрокинул одно бревно на другое этой ершистой стороной, подпер, чтобы верхнее не свалилось.
— Попозже сунем сюда огонь, и эта нодья лучше всякой печки будет греть нас всю ночь, — сказал довольный.
— Неужели как печка будет топиться? — не поверил Ваня.
— Конечно. И гудеть даже будет суховина-то, трубы не надо!
Нарезали удилищ, гладко окорили их, прицепили лесу — четвертый номер, а крючки — пятый, пробковые поплавки привязали, спустились к омуту.
Вода на каменистом ложе была прозрачна, солнце, клонящееся к закату, пронизывало ее до самого дна. Еще не закинув снасти, Ваня глянул в это бучало и тут же отпрянул.