— С восьми лет?
— Да. Ружья-то у нас тогда вот какие были: с конца ствола зарядишь свинцовой пулькой, шомполом ее загонишь. А свинец — наподобие куска толстой проволоки, бывало, носишь при себе, а когда надобно зарядить — откусишь зубами или ножом отхватишь пульку. И порох тоже с собой, деревянная пороховница на боку висит… Вот тогда-то я и научился стрелять метко. Ведь чтобы единственным зарядом попасть в цель, требуется, брат, уменье. Белке, бывало, меж глаз бьешь, если к тебе в оборот сидит, а если боком — в ухо, чтобы шкурку не попортить да подороже, первым сортом, сбыть. Глухаря стреляешь в грудь либо в подкрылок. Да, научился стрелять тогда. В добрый год одних куниц до трех десятков добывал.
— Дедушка, ты говорил когда-то, что на своем веку двенадцать медведей взял. А самого первого когда?
— Разве не хвалился еще?
— Нет.
— Тогда, помню, прямо возле лесной речушки подстрелил я выдру. Доволен был очень — ценная шкурка попалась. Стал подниматься из-под обрыва, гляжу — елки-моталки! — медведь стоит на двух лапах, рыкает, когтистыми лапами сучит. Всего в десяти метрах от меня… А у меня дробовой заряд в стволе — другое уже ружье имел к тому времени. Что делать? С отчаянья я и выстрелил ему в шею, в самое пикало. И только тогда перепугался до потери сознания, бросился бежать. Не помню, как очутился дома, у самого лицо от страха перекошено. Мать как поглядела на меня — и в слезы. А отец усмехается: «Вот и ладно, справный охотник из парня выйдет…»
— Ну, а медведь? — у Вани в глазах блестели огоньки, отражения костра.
— Медведь-то? Пошли да освежевали с отцом. Оказалось, что я угодил ему точно в пикало, в гортань — и он свалился на месте. После этого случая я перестал бояться медведей. Он первым на человека не набрасывается, хотя и припугнет иногда. Только после выстрела кидается…
— А если бы не попал тогда? Или ранил легко? Мог ведь и подмять…
— Ну, тогда бы мне амба, — улыбнулся старик. — У него ведь, у медведя, как охотники говорят: топор и нож завсегда при себе… Но я попал аккурат в гортань, он на двух ногах, как человек, стоял… После того я ни в медведя, ни в лося никогда издалека не стрелял, а изблизи, метров этак с пятнадцати только — зато уж всякий раз точно, впопад. Да и собаки на медвежьей охоте крепко подсобляли: бывало, так и норовят ухватить его сзади. А он, Михайло-то, ой, как боится, что укусят в ляжку — сядет, ровно коза, на задницу и вертится, отбиваясь передними лапами от собак… Самыми главными считаю тех двух медведей, что у селян коров задирали, — свалил я их.
В разгоряченном воображении парнишки проносятся картины медвежьей охоты.
— А отец твой, мой прадед, тоже справным охотником был?
— О-о, еще каким! — с гордостью сказал старик. — В лесу он был это… как профессор, все знал. И страха не ведал. — Солдат Иван задумчиво поглядел через нодью в сторону Звонкого переката и добавил: — Однажды вот так же, у костра, он рассказал мне об охоте на медведя. Ежели ты не спишь еще…
— Нет-нет, дедушка!
— Так вот, объявился тогда один Михайло, очень ловкий, хитрый да могучий. Все деревни в округе довел до отчаянья: так и дерет, и душит буренок. Сегодня в одном месте, завтра в другом, а там и в третьем… Мужики пробовали напустить на него собак — не тут-то было, всякий раз лучших лаек и недосчитывались… И тогда пошли они с поклоном к моему отцу: выручай, мол. Ежели избавишь от разбойника, соберем тебе с каждого двора по пятиалтынному… Ну, мой отец не стал отказываться: а чего же — всем миром кланяются… Но, думаю, ему и самому небось захотелось потягаться с этим драконом… И вот сговорил он такого же отчаянного, как сам, товарища, и начали они гоняться за медведем, одни, без собак. Дело-то было осенью, уже припорашивало. И — то они преследуют медведя, то — будто он их…
— Как это? — не понял Ваня.
— Говорил уж я, что тот хитрецом оказался: обойдет кружью, оглянуться не успеешь, а он сзади крадется… Целую неделю так вот в кошки-мышки играли. Потом медведь этот, видно, окончательно разъярился. Спрятался за колоду в густом болотном ельнике и, как только преследователи явились туда, выскочил из засады, набросился на идущего впереди напарника — да хвать его за загривок… Отец мой щелк-щелк пистонкой, а выстрела нет: отсырел, что ли, порох… Тогда он выхватил топор из кольца на своем ремне и как с размаху хрястнет медведя по лбине! Хорошо еще, что лузан напарника был крыт толстой кожей, не то бы Михайло разворотил ему спину…