Сюдай, громко лая, устремился в эту тьму. Потом к его лаю примешалось какое-то странное урчанье. Или это лишь кажется до смерти испуганному парнишке? Кто там может быть — в темном лесу?..
Ваня схватил ружье, направил дуло в ту сторону, откуда слышался лай, а ствол так и ходит в руках, дрожит и подпрыгивает, словно Ваню родимчик бьет. А лай Сюдая приближается, приближается к шалашу. Теперь Ваня явственно слышит и чей-то посторонний рык…
Медведь! На запах мяса прет. Сейчас, видно, атакует пса, наседает на него, а Сюдай, конечно, не может одолеть его: где уж собаке преградить путь медведю?
Как быть? У Вани перехватило дыхание. Захотелось сжаться в комок, сделаться крошечным, как муха, как муравей, либо даже совсем исчезнуть…
А дедушка лежит в шалаше без сознания. Не может помочь ничем — даже советом… Что же делать?..
Поборов оцепенение, мальчик наугад выстрелил в темноту. Сюдай мигом поперхнулся, замолк. Недобрая тишина наполнила лес. И тут же под Ванины ноги выскочил пес: щетина дыбом, клыки оскалены, рычит. Посмотрел на Ваню, ткнулся носом ему в колено, будто указывая в сторону темного леса — пойдем, мол, пойдем…
От живого прикосновения собаки Ваня пришел в себя, опомнился. «Огонь надо бы развести пожарче!» Быстро перезарядил ружье заново, дедушкино достал тоже и оба поставил у сосны, чтоб были под рукой. Потом проворно зашуровал в угольях костра: останки кряжин мгновенно вспыхнули, Ваня подкинул сухих веток, и огонь снова ожил, загудел, осветил все вокруг, отогревая оцепенелый дух…
Сейчас Ваня уже пожалел, что стрелял, не видя цели, укорял себя за то, что понапрасну выпустил пулю в кромешную тьму… Но теперь-то, конечно, легко рассуждать, опамятовавшись. К нему возвратилась ясность мысли, он думал уже вполне здраво: «На такой огонь он едва ли осмелится двинуться — медведи, говорят, боятся сильного огня, как лесного пожара…»
А Сюдай все мечется: то опять в темноту ринется, то вернется к Ване — будто зовет и зовет туда человека с ружьем, ведет, тащит. Однако Ваня не решается отойти от костра: куда же в такую тьму, кого там увидишь? Глаза человека ведь не так зорки, как у собаки. А разъяренный, не ведающий страха Сюдай злится на охотника, наскакивает на него, только что не кусает, отчаявшись, — и опять уносится в темноту. Его рычливый лай и медвежье урчание заметно отдаляются вверх по ручью. Но там шум злобной схватки вдруг опять нарастает…
Ваня сжал в руках ружье. Бойкое пламя костра и порядочное расстояние, отделявшее теперь его от медведя, придали отваги. Ему захотелось броситься туда, на поле боя, подсобить Сюдаю, спасти его. Трахнуть бы пулей в лоб непрошеному гостю… До слез жалко пса: ведь вон как отважен, ничуть не струсил, хотя и медведь, хотя и ночь-полночь. И даже рассердился на Ваню за то, что не идет стрелять зверя…
Из мрака по-прежнему доносилась лютая грызня, терзая Ванину душу. Нет, надо непременно спасти Сюдая! Поднять себя в собственных глазах после давешнего малодушия и оправдаться перед четвероногим другом, ведь Сюдай вправе и вовсе запрезирать его, собака умная, все понимает.
Он достал патронташ, рассовал по карманам патроны, ткнул в жаркий огонь смолистую булаву — и с этим полыхающим факелом уже готов был двинуться к месту сражения…
Но прежде заглянул в шалаш — проверить, как там дедушка. Заметил, что тот пошевелил ногой. Обрадованный Ваня склонился над ним. Глаза старика были открыты, он что-то пытался сказать.
— Что, дедушка?
— Не ходи туда… — едва слышно прохрипел Солдат Иван. — Не ходи… нельзя…
— Но медведь-то разорвет Сюдая! — взмолился мальчик в отчаянье.
— Не разорвет… он ни под когти, ни под клыки не сунется — увернется…
— Дедушка, а что же они там на одном месте грызутся, будто застряли?..
— Я туда давеча лосиные кишки отнес… голову да ноги… пускай ест Михал Иваныч. Насытится и уйдет, откуда пришел. А ты не ходи… кликни собаку-то…
Дедушка прикрыл глаза, умолк.
Но и эти скупые слова воодушевили мальчика. Не выпуская из рук пищали, он вернулся к костру и стал у огня, чувствуя прилив новых сил. Спокойным и властным голосом заправского охотника позвал собаку:
— Сюдай, Сюда-а-ай!
Ночной лес отозвался оглушительным эхом: «Сюда-а-а…»
Лай оборвался. Ваня поднял комлеватый сук, изо всей силы заколотил по сосне — частые удары, будто пулеметная очередь, прорезали тишину.
Примчался не ведающий устали бесстрашный Сюдай: запыхался, мокрая шерсть на боках слиплась, то ли от ратного пота, то ли искупался где попутно, хвост калачом. Глядит на Ваню. Тот наклонился, обнял его, чуть придерживая, чтобы в пылу бойцовского азарта не вырвался и не кинулся снова. Ласково увещевал его: