— Ты нашел «магнум» Берни?
— Сэр, я искал его, но нигде не обнаружил. Коп, по-видимому, забрал его себе. Берни невозможно опознать, ведь там, на рудниках, он мертвец, и его дело давно закрыли. Я думаю, беспокоиться на этот счет не стоит.
— Раньше надо было думать, Роб… — Мейсон поднял на него тяжелый взгляд. — Так вот, я тебе даю последний шанс. Возьмешь с собой Слима и Чака. Легавый должен быть здесь, и я его должен видеть, неважно живым или мертвым. Это твой последний шанс. Я разочаровываюсь в тебе, Роб. Ты свободен.
Остатки волос, обломков костей, одежда медленно растворялись, как сахар в воде, разъедаемые серной кислотой и превращаясь в сплошную аморфную массу.
Слим стоял над котлом в резиновых сапогах и перчатках с респиратором на лице и тщательно размешивал длинным багром отвратительное варево. Тишину подвала нарушало только смачное бульканье газов, вдруг вырывающихся из недр резервуара, да звонкий звук падения капель воды из плохо завинченного крана на бетонированный пол. Слим рассеянно помешивал багром всю эту смесь, пока состояние вонючей кашицеобразной жидкости не удовлетворило его.
Вдруг в тишину подвала ворвался голос Мейсона, усиленный репродуктором:
— Слим, зайди ко мне в кабинет.
Слим нажал на рычаг. Послышался хрип засасываемой жидкости, и вся гнилостная масса стала вытекать в океан, растворившись в его бескрайних просторах.
Слим не спеша снял перчатки, сапоги, респиратор. Поморщился от смрада, стоящего в помещении и вышел из подвала, оставив открытым вентиляционное отверстие.
Билл Мейсон напряженно просматривал какие-то документы. Перед ним в массивной пепельнице горкой пепла возвышались сожженные бумаги. Дверь бесшумно отворилась, и в кабинет вошел смотритель. Мейсон оторвался от бумаг, тяжелым взглядом наблюдая, как Слим усаживается в кресло.
— Слим, ты с Робом и Чаком пойдешь и поймаешь этого легавого. Я так и не узнал, какой информацией владеет этот ублюдок, но это уже не важно. Живым или мертвым, Слим. — Мейсон тяжелым кивком словно вбил точку в конец фразы и посмотрел на собеседника.
— И это все, сэр? — Слим слишком хорошо знал своего шефа, он бы не вызвал его из-за такого пустяка. Наверняка есть вещь посущественней для этого конфиденциального разговора.
— Нет, Слим, не все. Старшим будет Роб, но до тех пор, пока этот коп не станет ваш. Как только это произойдет, ты уберешь Роба, и предупреди об этом Чака. Роб меня сильно разочаровал.
Язвительная ухмылка чуть тронула губы Слима, но его выщербленное лицо не отразило никаких эмоций. Не думал ли он о том, что Мейсон был не прав, говоря, что у собак не будет бесплатной пищи в ближайшее время. Он ничего не сказал и только кивнул в ответ. Затем вопросительно посмотрел на Мейсона.
— Это все, Слим. Приступай к делу. — Послышался хруст надвое переломанного карандаша, зажатого между пальцами Мейсона.
Пальмы, чернеющие на фоне вечернего неба, вдруг стали оживать под живительным дуновением морского бриза. Где-то в темноте загремели хоралы цикад, иногда испуганно замолкающие от чьих-то неосторожных шагов. Океан вдруг задышал глубоко и шумно, весь испещренный светящимися точками планктона. Миллионы шумов, шорохов и потаенных звуков, сплетаясь друг с другом, образовывали одну большую неповторимую палитру жизни. Звуки города не доходили сюда, хотя он и был рядом. Его суетные шумы поглощала зелень, умело рассаженная в богатых частных владениях, где в райском блаженстве отдыхали толстосумы. В таком саду и отлеживался Джо Стравински после своего побега. Вечер действовал успокаивающе, и постепенно буря в голове улеглась.
Джо поднялся с ухоженной травы газона. Он легко перелез через невысокий забор и решительно направился к городу. Рекламные огни и шум толпы, вопреки обыкновению, раздражали его, и он поминутно оглядывался, внимательно всматриваясь в лица проходящих мимо людей. Наконец Стравински взял себя в руки. Убедившись, что за ним никто не следит, он направился к таксофону. Щелчок. В трубке прозвучал охрипший голос Кемперфилда:
— Слушаю. Рэм Кемперфилд у телефона.
— Рэм, это Джо.
На том конце воцарилось кратковременное молчание. Потом послышался громкий, прерывающийся от волнения, голос.