Очнулся я утром, в квартире, где провел самые счастливые дни своего детства. Обои на стенах, старая мебель — все напоминало о далеком и недостижимом детском счастье. Я, определенно, находился в квартире своей бабушки на Остоженке. Сначала показалось, что мне это снится, и когда открылась дверь, я непроизвольно улыбнулся, ожидая увидеть в дверном проеме родное лицо. Но это был не сон. И на меня смотрело лицо Ашота — армянина, которому я сдавал квартиру покойной бабушки. Ашот — молодой парень, приехавший из Еревана в надежде, что в Москве ему что-нибудь обломится. Я знал, что по специальности он инженер, окончил на «отлично» Ереванский политехнический институт. Но здесь свои инженеры дохнут с голоду, поэтому Ашот продавал что-то на рынке. При этом одновременно умудрялся оплачивать квартиру и отправлять деньги своей семье на родину.
— Андрей-джан, что же ты такой, в жопу пьяный приходишь ночью ко мне? — Ашот сочувственно поцокал языком. — Орал, бил кулаком в дверь. Хорошо, что хоть я дома оказался, а то опозорился бы совсем. Вставай, на кухне кофе стынет. Выпей, приди в себя. Ольга звонила, я ей сказал, что ты здесь.
Для меня все встало на свои места. Ночью, абсолютно невменяемый, я, по-привычке, пришел в бабушкину квартиру, которую сдавал Ашоту. А тот, видя степень моей невменяемости, впустил меня в дом.
Сидя на кухне с чашкой кофе в руках, я со стыдом просил у него прощения и понимал, что в его глазах, да и в своих собственных, падаю все ниже и ниже.
— Брат, это твой дом, вопросов нет, — говорил мне Ашот, — но я здесь живу, я за него плачу, а это значит, что я хочу жить здесь спокойно. Не обижайся и согласись — я прав…
Он был прав на все сто! А мне противны были и я сам, и этот разговор. Как я успел скатиться до статуса невменяемого «синяка» и не заметить этого? В зеркале напротив я увидел свое отражение — темные круги под впавшими, тусклыми глазами, щетина с желтоватой проседью на бледно-сером лице, патлы свисающих темно-русых волос. Господи, я сам себя презирал! Допив кофе, я встал.
— Спасибо тебе, Ашот! Спасибо и извини. Мне самому противно от этой ситуации.
— Да не за что, брат. Тебя жалко. Твою семью жалко! Так ты тихо-тихо себя в гроб загонишь. Тормозни… — большие черные глаза Ашота, соболезнующе сверкнули.
— Ну ладно, будь. Больше такого не повторится. Еще раз извини… — я крепко пожал протянутую руку и спустился в подъезд.
В подъезде я нащупал в кармане куртки мобильник. Достал его и просмотрел неотвеченные вызовы — все от Ольги. Тяжело вздохнул и набрал номер жены.
— Да, Андрей, я слушаю — голос уставший, безжизненный.
— Оль, я у Ашота был… — трудно подыскать слова, когда не знаешь что сказать.
— А сейчас ты куда? На работу?
— Нет, домой. Жди. — я отключил вызов, не дожидаясь ответа, и ссутулившись заспешил к метро.
Дом, где мы жили, находился у Белорусского вокзала. Место, хоть и престижное, но очень грязное. Много за день здесь накапливается всякого хлама — человеческого в том числе, особенно летом в жару. Иногда дыхнет в лицо с раскаленного асфальта, среди топота сотен человеческих ног, пролитым пивом, обильно сдобренным человеческой мочой, в лужах блевотины по углам, из которых что-то невозмутимо склевывают всеядные московские голуби. Все это можно неспешно лицезреть субботним утром, после безудержно-радостной вакханалии пятничного уик-энда.
Нечто подобное я и лицезрел, выходя из метро «Белорусская кольцевая». В нос ударило смесью запахов мочи и пива. Я повернул налево под эстакаду. С одной стороны ряды палаток, с другой темная стена перехода с потеками вероятной мочи разных расцветок и давности, да пара ментов, флегматично созерцающих окружающий мир.
Я торопливо прошел на лестницу и поднялся на эстакаду. Отсюда спустился мимо очередных магазинных рядов и начал, не спеша, переходить по-субботнему тихую улицу, отделяющую мой дом от островка из асфальта, где я стоял. Я уже был посреди улицы, когда сзади услышал визг автомобильных шин и одновременно почувствовал болезненный удар в спину, который отбросил меня на противоположную сторону — лицом в лужу то ли вчерашнего пива, то ли сегодняшней мочи. Я непонимающе начал приподниматься. Одновременно со мной торопливо поднимался с асфальта какой-то бомж, сбивший меня с проезжей части дороги на тротуар. Вскочив на ноги, он стремительно побежал в сторону улицы Правды. Периферическим зрением одновременно с бомжем я заметил проехавший на сумасшедшей скорости какой-то грязный «жигуль» неопределенного цвета, с заляпанными грязью номерами. До меня начало доходить, что я был чуть не сбит этой колымагой. Получается, что пьяный бомж споткнувшись об меня, спас мне жизнь. Только у меня могут случаться такие нелепости. Сволочь на «жигулях» умчалась по Ленинградке, даже не притормозив, а я начал медленно подниматься с асфальта, потирая ушибленный бок и размазывая кровь вместе с грязью по лицу. От меня несло мочой и пивом, и выглядел я, как типичный утренний бездомный завсегдатай московских подземных переходов. Слава богу, дом рядом.