В квадратном окне самолета он разглядел океан и стремительно приближающуюся белую линию берега с пальмами…
ПИНОС! ЧТО ЖЕ ЕЩЕ!
Мысль лихорадочно заработала, припоминая время, когда он был отправлен в командировку в Гавану. Надо было помочь сохранить революцию на Кубе, и это было как раз накануне разгрома американского десанта в заливе Свиней. Тогда он хорошо изучил Гавану, там у него имелся схрон с «заначкой», где было все необходимое для экстренной эвакуации. О «заначке» знал только он, так его учили. А сейчас он был в лучшей своей физической форме, благодаря круглосуточным боям в академии, которые, в конце концов, должны были его уничтожить. Теперь его задача — суметь сбежать от охраны и покинуть Пинос. Надо быть начеку и использовать любую возможность.
Карташов прекрасно осознавал, что после прибытия на остров каждая секунда будет на счету, и чем дольше он будет оставаться под охраной, тем стремительнее будут уменьшаться его шансы на побег. Или его нейтрализуют на месте, или повезут обратно в Москву на добивание, что маловероятно.
За окном, сливаясь друг с другом, стремительно замелькали казармы. Далекие пальмы и вышки охраны величественно проплывали назад, на фоне мельтешения более близких построек. Самолет жестко коснулся взлетной полосы, подпрыгнул и, снова тяжело осев, покатил по бетонке, мелко подрагивая всем корпусом.
— А этот какого хэра приехал? — Полковник Галечян, невысокий, черноволосый с густым загаром на и без того смуглой коже, недовольно вглядывался в приближающуюся колонну из трех служебных джипов. В переднем джипе сидел Фидель Кастро, что и вызвало недовольство Галечяна. На «смотрины», как полковник называл сегодняшнее мероприятие, должен был приехать Рауль Кастро — заядлый сторонник Москвы. В отличие от своего младшего брата, Фидель недолюбливал Советский Союз, в частности Хрущева. Он считал, что Хрущев предал идеалы Кубинской Революции, согласившись на ультиматум американцев провести демонтаж советских ракет.
«Новость об отступлении, — писал он, — заставила плакать кубинцев и советских людей, которые готовы были погибнуть с гордо поднятой головой».
И только благодаря стойким сторонникам Москвы, Рауля Кастро и Че Геваре, отношения с Советским Союзом сохраняли видимость стабильности. И вот сейчас Рауль наверняка уговорил старшего брата поехать на это «торжество». А для полковника Галечяна и советских офицеров 390-го дивизиона: Ющенко, Волкова и Иванова — это был ужасно неудобный фактор, который они не могли предвидеть.
Рядом на короткую взлетную полосу приземлялся самолет Latecoere 28, с какими-то безумно ценными пассажирами. Никто на базе не знал кто на борту. Им просто было приказано обеспечить жилье и беспрекословно выполнять распоряжения двух, скорее всего, КГБ-шников, которые встречали самолет.
Затягиваясь сигаретой «Популярес», Галечян зло и одновременно растерянно смотрел, как с одной стороны приземляется самолет, а с другой подъезжает кавалькада революционеров. Рядом с ним на столе в большой вазе лежали ломтики знаменитых сладких продолговатых арбузов острова Пинос, а в бокалах плескалось охлажденное кокосовое молоко, которое здесь использовали вместо воды — если пить местную воду, то очень скоро полетят почки. Галечян с явным усилием натянул улыбку на лицо, оправил белую рубаху без опознавательных знаков в темные брюки и направился вместе с одетыми точно так же офицерами к джипам.
«Фидель важнее, — подумал он. — С самолетом пусть разбираются «спецы». Это не моя проблема».
Солдаты тоже засуетились, заметив Фиделя. Он пользовался среди них популярностью, благодаря своей харизматичной внешности. Весь гарнизон был одет в гражданское без опознавательных знаков (китайские брюки х/б, рубашки х/б, сапаты — сандалии и берет). Только нагрудные значки красного цвета (равнобедренный, остроугольный и прямоугольный треугольники) отличали старших сержантов от старшин.
«Островной климат расслабляет, — подумал полковник, наблюдая за внезапно возникшим хаосом, который лихорадочно пытались упорядочить старшины с красным прямоугольным треугольником на груди. — Ничего, сдам всю эту херню и на покой».
И полковник Галечян, раздвинув губы еще шире в радушной улыбке, двинулся на встречу революционерам, выпрыгивающим из машин.