Фидель вышел из джипа первым и пошел навстречу советским офицерам. Его сопровождали Рауль Кастро и Артуро Линсе. Команданте был в своей обычной военной форме оливкового цвета и, не смотря на удушающую жару, на его лице не было ни капли пота, тогда как рубашки всех вокруг были насквозь мокрые. Все говорило о его отличной физической форме, и эта деталь, в совокупности с его неоспоримой харизмой, вызывали невольную зависть напополам с восхищением у офицеров советского дивизиона.
Фидель и его сопровождающие поздоровались с советскими офицерами и неспешным шагом прошли к столу с угощениями. Но внимание Команданте было сосредоточено на самолете, с которого сходили шестеро пассажиров (четверо крепких мужчин, одна стройная светловолосая женщина и ребенок, заснувший на руках высокого худого парня). Все они были одеты в европейскую одежду. Несмотря на аскетизм, Фидель разбирался в европейских модных трендах и красивых женщинах. И что самое удивительное, офицеры советского дивизиона старательно делали вид, что самолета и этих людей не существует. Их встречали у трапа одетые в «гражданское» два человека, причем держались от парня с ребенком на расстоянии. Группа поспешно двинулась к ближайшему бунгало.
Прогремел оглушительный артиллерийский залп. Фидель повернулся в сторону канонады и больше о странной группе он не вспоминал. Все его внимание было занято текущим мероприятием. Хотя Команданте считал Хрущева слабаком и предателем и искренне полагал, что будь на месте Хрущева Сталин, все пошло бы по-другому, Фидель прекрасно понимал, что от его поведения здесь зависит дальнейшая судьба Революции. Ведь какой бы ни был этот Хрущев — он единственная его опора и надежда против ненавистного американского империализма.
Под оглушительные залпы орудий советские и кубинские солдаты шумно и радостно братались. Фидель Кастро с широкой улыбкой пожимал руку полковнику Галечяну, который в ответ широко улыбался ему…
Карташов сходил по трапу с уснувшим ребенком на руках. Девочка устала и даже не вздрогнула, когда он взял ее на руки и, нежно баюкая, начал выходить из самолета. Это его полностью устраивало. Шанс на спасение заключался только в этой девочке: насколько она будет нуждаться в его присутствии. Как только необходимость в нем отпадет — он будет пущен в расход. Сомнения окончательно отпали, когда он увидел двоих, поджидающих его у трапа. Это явно были «спецы» по зачистке.
Спереди по трапу спускался один из сопровождающих его в самолете, потом он с девочкой, затем двое других. И шествие замыкала Клементина. Двое, ожидающих на взлетной полосе, стали с двух сторон у трапа, отсекая все возможные пути побега. Что-то предпринимать сейчас означало неминуемую смерть. Оставалось только внимательно, но незаметно осматриваться, оценивая ситуацию и просчитывая варианты побега.
Выйдя из душного салона самолета, он попал в духоту жаркого летнего дня Карибов. Запахи моря напополам с запахом свежескошенной травы вокруг взлетной полосы смешивались друг с другом, и этот аромат успокаивал и расслаблял. Но как раз расслабляться было нельзя. В ближайшие несколько часов решалась его судьба. И от осознания фатальности ситуации в нем все вибрировало, и он, как чуткий прибор, воспринимал все до мельчайших деталей. Трудно было догадаться, наблюдая за этим худым человеком с чуть замедленными движениями, нежно обнимающим маленького ребенка, что в памяти у него с фотографической точностью отпечатываются количество людей, расположение казарм и возможный внешний периметр военной части. Подслеповато щурясь от яркого тропического солнца, он как будто рассеянно оглядывал окрестности. Отчаянное напряжение мысли и абсолютную физическую готовность к действию выдавало лишь легкое трепетание мышц под фетровой курткой, которое могла ощутить только девочка у него на руках. Но девочке было все равно. Она дремала, доверчиво уткнувшись лицом в грудь единственно близкого, как ей казалось, человека, за тысячи километров от ее дома в Париже.
С девочкой на руках он вошел в ближайшее бунгало, куда его сопроводили вместе с Клементиной. Охрана держалась на расстоянии, и, скорее всего, она рассредоточится по периметру здания.
Небольшой холл с диваном, куда он уложил ребенка, соседствовал со спальней. Клементина прошла в спальню и кивком головы позвала его за собой. Карташев пошел за ней, и она прикрыла дверь.
— Сейчас ты пройдешь в зал и, не подходя к ребенку, выйдешь к конвою, — обратилась она к Степану по-русски, с явным рязанским выговором.
До этого они общались только на французском языке, и утонченный парижский прононс Клементины так явно контрастировал с рязанским русским, что Карташова это даже позабавило.