Я сидел в машине, изо всех сил прижимая глушитель к спинке заднего сиденья. Шторки в автомобиле полностью скрывали нас от часового снаружи, и тяжелый, не свежий воздух в затемненном салоне вызывал ощущение клаустрофобии. Я смотрел на шею угрюмого водителя, который застыл в напряжении. Крупные капли пота скатывались из-под его кепки за шиворот. У меня самого холодный пот щипал глаза, скатываясь со лба.
Я не смотрел в сторону старика, боясь наткнуться на его холодный, колючий взгляд. Мы с водителем напоминали две восковые фигуры из музея мадам Тюссо, изображающие фрагмент какого-то шпионского фильма. Полностью сосредоточенный на том, чтобы не ослаблять давления оружия на спинку кресла, я старался не думать о том, что будет дальше, и, обливаясь холодным потом под оценивающим взглядом старика, продолжал вдавливать дуло пистолета в спинку заднего сиденья.
Машина чуть притормозила. Водитель мрачно кивнул, и «Волга» нырнула в полумрак гаража. Проехав метров пять, автомобиль стал со скрипом притормаживать и остановился.
Я ощутил легкий ветерок у своего правого виска, когда рукоятка пистолета Степана с глухим стуком, показавшимся для меня оглушительно громким, опустилась на голову водителя. Шофер как-то по-детски всхлипнул и грузно осел на сидение. Его голова безвольно свесилась налево, и только прерывистое, хриплое с присвистом, дыхание говорило о том, что он еще жив. Я продолжал по инерции вдавливать дуло пистолета в кресло напротив, зачарованно наблюдая за водителем. Старик оглянулся на меня, одновременно снимая с предохранителя свое оружие:
— Достань пистолет и выходи. Хватит давить спинку дулом…
Старик уже был снаружи, рядом с дверью, которая вела на цокольный этаж гаража. Пока я вышел из машины, опасливо оглядываясь на так и не пришедшего в сознание, посиневшего и хрипящего водителя, он, не дожидаясь меня, уже нырнул в темноту дверного проема.
Суетливо выбравшись из машины, оглядываясь вокруг, я поспешил к темному провалу двери. Испуг был настолько велик, что, пробив все пороги своего предельного значения, уже внешне не отражался на мне, и я, как марионетка, шел за стариком, тупо выполняя его инструкции. Наверное, если бы он перестал меня инструктировать, я так бы и застыл со взглядом, полным немого ужаса, и заряженным «Глоком» в руке, в ожидании нового инструктора. Из раскрытой настежь двери в лицо повеяло сырым воздухом погреба. Не отдавая отчета в своих действиях, я шагнул за порог двери.
В проеме цокольного этажа виднелось помещение, освещенное лампочкой, свисающей с потолка на каком-то грязном проводе, с налипшими на нем кусками старого цемента. Щурясь от яркого света, я вошел в комнату, напоминающую то ли бункер, то ли землянку.
За массивным деревянным столом сидел генерал Лебедь и пристально всматривался в застывшую напротив него фигуру с оружием в руке, направленным ему в грудь. На мой приход никто даже не обратил внимания, и мне оставалось быть только наблюдателем этой финальной встречи двух старых «друзей».
Я видел, как по мере узнавания человека, стоящего перед ним с оружием в руке, выражение ненависти обезобразило часть лица генерала, не тронутую шрамом:
— Это все-таки ты, тварь! Они послали тебя… — он медленно выплевывал каждое слово.
— Вижу, узнал меня, мразь! Да, сволочь, я все-таки пришел за тобой!
Старик скалился в злобной улыбке, и впервые холодное равнодушие профессионала изменило ему.
Лебедь, с пунцовым от ярости лицом и пульсирующим безобразным белым шрамом слева, медленно привстал из-за стола. Глаза его налились кровью, и он быстрым движением руки открыл выдвижной ящик стола…
ПШШАХХ…
Почти одновременно с выстрелом Карташов сильным ударом ноги по ящику задвинул его обратно, больно зажав кисть генерала между столом и створкой.
— Не надо. Ты проиграл… поздно. Теперь просто сдохни… — его голос звучал почти ласково, и только волчий оскал на лице говорил о том, что так звучит тихое торжество победившего хищника.
Лебедь тяжело осел обратно в кресло, с интересом глядя на свою белую спортивную футболку со словом «РОССИЯ», вышитым большими черными витиеватыми буквами на груди. Красное пятно, медленно-тягуче расплывалось на ней, постепенно стирая собою заветное слово.
Карташов молча скинул провисшую кисть руки генерала из ящика стола и достал оттуда револьвер с золотой рукояткой: