Наконец он откинулся в кресло и удовлетворенно хрустнул костяшками пальцев. Шум в зале затих. Чуть помедлив, Мейсон нажал на никелированную кнопку с краю широкого черного стола, и тут же вспыхнул монитор, показывая зал с расходящимися, возбужденно переговаривающимися, зрителями. Прожекторы погасли, и зал осветился слабым светом люминесцента. Служители смывали сильной струей пенящуюся и пузырящуюся, как бы еще сражающуюся по инерции, кровавую жижу, восстанавливая недолгую белизну арены. Мейсон отключил экран, встал и направился к двери кабинета.
Вдоль стен длинного плохо освещенного помещения располагался ряд довольно просторных клеток, теряющихся в бирюзовом сумраке огромного подвала. В каждой из них находилось по одной огромной собаке. Все они были разных пород, и во многих из с трудом можно было бы распознать благородную кровь. Одно роднило всех собак — размеры и повадки. Рядом с клетками суетился смотритель.
Вольеры словно излучали кванты ярости и убийства. Не дай бог, случайному человеку оказаться в опасной близости от решетки! Тут же появляющиеся перед ним под аккомпанемент яростного рычания, огромные клыки и пара налитых кровью глаз, сверкающих из темноты, надолго отбивали у него естественное любопытство. Тяжелый смрад хищников стоял в плохо вентилируемом помещении, хотя все здесь было чисто вымыто и убрано. Казалось, запах исходит от самих стен, насыщая воздух слепой ненавистью.
Билл Мейсон не замечал всего этого. Он стоял перед клеткой и всматривался в ее нутро. Там лежал огромный каштановый мастиф, в изнеможении опустивший голову на лапы, весь забрызганный кровью, еще слабо сочащейся из порезанной головы и разорванных губ. Несмотря на кажущееся бессилие, он то и дело издавал угрожающее рычание, внимательно следя за Мейсоном. Перед собакой стояла огромная лохань с водой, к которой она даже не притронулась.
Мейсон удовлетворенно улыбнулся и не спеша подошел к другой клетке на противоположном конце ряда. Черный худой волк грозно зарычал, оторвавшись от воды, которую он жадно лакал, громко чавкая. Все его тело было исполосовано порезами, с которых застывшими темными сгустками свисала с шерсти кровь. Билл повернулся к смотрителю, безмолвной тенью следующему за ним.
— Славно поработали, — отрывисто бросил он. — Пусть кровь свернется. Когда отмоете собак, дашь двойную порцию мяса.
Служитель молча кивнул.
— Кого сегодня спарингуют? — в голосе Мейсона звучал неподдельный интерес.
— Малыша, сэр, — ответил смотритель и посмотрел на часы. — Через тридцать минут.
Низкорослая собачка непонятной масти испуганно вжалась в угол загона, поджав под себя куцый хвост. Это было довольно большое пространство, обильно посыпанное опилками и огороженное массивными стальными решетками с толстыми прутьями. Яркое верхнее освещение бросало равномерный свет почти на всю территорию загона, оставив темноте один из его углов, где сидело, дрожа всем своим немощным телом, это жалкое порождение мусорных куч. В ее испуганном взгляде читался неописуемый ужас перед неизвестностью. От любого громкого шума она сильно вздрагивала и начинала жалобно скулить, будто молясь известному только ей собачьему богу.
Вокруг вольеры стояло несколько человек, молча разглядывающих собачку. Сигаретный дым тяжелыми пластами плыл над ними, едва касаясь голов. Единственная маломощная лампочка, освещающая пространство за пределами загона, едва заметными контурами очерчивала окружающие предметы, и от этого реальность походила больше на фантасмагорию.
— Годится, — смотритель удовлетворенно кивнул. — А то в прошлый раз эти идиоты поставили на спарринг с Бешеным Дэйвом пса, который чуть не загрыз собаку.
— Зато сейчас этот песик дерется, как дьявол, а Дэйв давно кормит червей, — подал голос один из парней, стоявших рядом.
Смотритель едко посмотрел на непрошеного собеседника.
— Верно, парень. Злость — главное в этом мире, а не размеры. Ладно, кончай болтать. Запускай Малыша.
Дверь с лязгом поднялась, и в центр вольеры, шагая с ленивой оттяжкой, вышел огромный сенбернар. Он безразлично посмотрел на стоявших людей, затем медленно оглядел пустующий загон. Взгляд его остановился на собачке, вжавшейся в угол и оцепеневшей от страха. Губы сенбернара вздрогнули и медленно поднялись, обнажив широкий оскал огромных клыков. С угрожающим рычанием он начал надвигаться на повизгивающую жертву, которая все больше вжималась в спасительный угол.