— Как дети одной земли, выпьем вино согласия, — торжественно сказал Супрун и перекрестился.
Бояре дружно перекрестились следом за ним. Голодные язычники нетерпеливо, с-острым блеском в глазах, смотрели на яства, которых, конечно же, ни разу не пробовали в своей жизни.
— А вы почему святую молитву не творите? — вдруг спросил боярин Супрун и встал из-за стола. — Только звери начинают жрать, не подняв глаз на лик господний.
Хотя никакого уговора заранее не было, эти слова явились сигналом и приказом одновременно. Из всех дверей гурьбой высыпали челядники, ринулись на ошеломленных язычников, заломили им руки, свалили на пол. Покатились кубки. Золотисто-красное вино обрызгало, точно кровью, боярский стол. Слышались проклятия, глухие удары, тяжелое сиплое дыхание.
— Старика оставьте здесь, остальных ведите на двор, — приказал челядникам Супрун. Он взял амфору, которая, сохранив равновесие, не упала, удержалась на столе, отпил прямо из горлышка несколько глотков, вытер кулаком усы и радостно произнес: — Попала нечистая сила в наши тенета!
Возбужденные бояре как один повернули головы туда, где стоял поганский воевода. Четверо челядников, по двое на руку, держали его. Лицо у Белокраса было бледное. Отыскав взглядом игумена Феодосия, схваченный воевода сказал с укором:
— Что это, святой отец?
Феодосий молчал, делал вид, что и сам ничего не понимает.
— Где же Христос? — растягивая слова, проговорил Белокрас и посмотрел на висевшие в углу образа.
— Не мир я пришел принести вам, но меч, — твердым голосом проговорил Супрун. — Так сказал Христос. И он сейчас радуется, что мы поймали тебя, сатана. Или молись на святые образа, или готовься к смерти. Ну! — не подходя близко к воеводе, он взмахнул кулаком.
Белокрас молчал.
В окно бился мягкий снег, казалось, крыло белой птицы трепещет под порывистым ветром.
— Ну? — закричал Супрун и тут же, не дав Белокрасу подумать, приказал челядникам: — В клеть его!
Воеводу потащили в клеть. Супрун и бояре повалили следом. Феодосий остался в горнице. Просветленными глазами посмотрел он на образа, перекрестился, сказал дрогнувшим шепотом:
— Доволен ли ты, господи? Раны плоти твоей мы заживим слезами врагов твоих.
В это время в боярской клети, которая одновременно была и местом пыток, челядники сорвали с поганского воеводы одежду, связали ему веревкой руки, за веревку же подвесили к дубовой балке. Он поднялся над землей, как птица, которой резкий встречный ветер заломил назад крылья. К ногам старого мечетника привязали бревно. Палач принес горшок с красными углями, повесил на крюк длинный, из туровой шкуры бич, начал нагревать на углях железные спицы.
Наиболее мягкосердные из бояр — Алфим, Стефан, братья Разумники — не пошли в клеть. Впрочем, Супрун их не неволил. Он приказал принести в клеть вина, уселся на лавке, стоявшей вдоль стены, усадил десяток бояр.
Из всех существ, живущих на земле, до пыток додумался только человек. Олени во время поединка ранят друг друга рогами, козлы сталкиваются лбами, петухи схватываются клювами и когтями. Они, кажется, даже готовы убить соперника. Но весь их бой — короткая яростная вспышка гнева, и не больше. Того, кто соступил с дороги, показал спину, оставляют в покое. Человек же научился причинять подобным себе медленную безжалостную и нескончаемую боль.
Палач в красном кожаном фартуке вопросительно глянул на боярина Супруна.
— Выпытай у поганца, где они спрятали серебро, — сказал Супрун, попивая вино из кубка. — У них должно быть много серебра. Я сам слыхал об этом.
Палач ударил бичом, ударил со свистом, с оттяжкой. На коже вспыхнул рубец.
— Бей легче, не то он может испустить дух, — приказал боярин.
Снова взвился бич. И снова вспыхнул на коже рубец. Но Белокрас молчал. Только пот выступил у него на висках. Растерянно поглядывая на Супруна, палач подошел к углям, присев на корточки, начал трогать ставшие вишневыми железные спицы. И тут старый мечетник поднял голову и ударил по нему пронзительным взглядом. Палач вдруг обмяк, побледнел, даже пошатнулся, потом неловко сгреб все спицы в корзину, стоявшую неподалеку, открыл двери клети, выбросил корзину вместе со спицами. Супрун и бояре онемели от удивления. Не растерялся только Васютка, помощник палача. Он сорвал с себя кожаный фартук, подбежал сзади к Белокрасу и закрыл ему лицо. Палач несколько мгновений стоял как угорелый, потом кровь хлынула ему в щеки, он гневно прикусил губу от стыда перед хозяином и его гостями. В один прыжок он преодолел расстояние, отделявшее его от жертвы, легонько вскочил на бревно, привязанное к ее ногам, и сразу же соскочил. Хрустнули старческие кости. Белокрас глухо застонал, заговорил ломким голосом: