— Косю! Косю!
«Богатый у меня жених, — весело подумала Ульяница. — Даже конь у него есть!» Но конь, которого она увидела, открыв глаза, был какой-то странный, не похожий на рослых и спокойных отцовских коней. Этот был малорослый, мышиной масти, с черной полоской вдоль спины. Черный хвост и грива чуть не доставали до земли.
— Тарпан. Лесной конь, — сказал Беловолод и снова позвал: — Косю! Косю!
Тарпан смело подбежал к ним, остановился. Черные блестящие глаза смотрели на людей миролюбиво, и, казалось, с интересом.
— Помоги мне, косю, а? — мягко погладил по лоснящейся шее лошадь Беловолод и начал объяснять таким тоном, как будто перед ним было разумное существо, понимающее человеческий язык: — На Немигу мне надо ехать. В новый город. В этом головорезы никому дыхнуть не дадут. А это — моя невеста. Правда, красивая?
Ульяница весело засмеялась. Тарпан слегка вздрогнул.
— Не бойся, она добрая, — снова погладил его по шее Беловолод. — Она очень добрая. Как только доберемся до Немиги, я накормлю тебя и сразу отпущу обратно в пущу.
В город они возвращались втроем. Беловолод вел на веревке тарпана и рассказывал Ульянице:
— Эту лошадку мы с Денисом нашли. Отправились в пущу за желудями, и вот здесь, недалеко отсюда, показалось нам, будто в болоте ребенок маленький плачет. Голос тонкий, усталый. Глянули туда-сюда, а это он. В трясину провалился по самую шею. Может, волки загнали, а может, и кто другой страху нагнал. Кончался уже. Оводы ноздри залепили. Как увидел нас, не испугался, а заржал, как бы просил поскорее помочь. Ну, вытащили, болотную тину с него соскребли, и стала эта лошадка нашим другом на всю жизнь.
Нагрузив на тарпана большую часть узлов и мешков, двинулись из Менска. На рубаху Беловолод надел легкую проволочную кольчугу, к широкому кожаному поясу пристегнул меч в стареньких деревянных ножнах.
Вышли на берег Менки, поклонились городу, который оставляли навсегда. Город глянул на них пустым оком, глянул грустно, с укором. Защемило на сердце у Беловолода, боль-тоска перехватила. Однако он лишь крепко сжал сухие губы, несколько раз кашлянул и отвернулся, чтобы Ульяница не заметила его волнения.
Пуща поглотила их, обступила со всех сторон, и уже не верилось, что где-то светит яркое солнце. Шли под густыми кронами онемевших деревьев, по жилистой лесной земле, по лесному глухотравью. Здесь была комариная держава, и бессчетное множество маленьких кровососов набросились на непрошеных гостей. Ульяница терпела-терпела, а потом начала хлипать носом. Тогда Беловолод отломил от дерева огромный гриб-трутовик, кресалом выбил искру, поджег его и, наколов на меч, понес перед Ульяницей. Девушка поморщилась от едкого дыма, кашляла, но терпела. Лучше уж дым, чем ненасытные комары. Один тарпан чувствовал себя в своей стихии, лепил и лепил меж деревьями бесконечную цепочку следов.
Через какое-то время лесная низинная земля начала подниматься, вздуваться сухими пригорками. Исчезли комары. Лес посветлел, больше стало попадаться берез и осин. Солнце прорывалось сквозь мелькающую листву, усыпало землю золотыми гривнами. Ульяница ожила, повеселела, потянулась к Беловолоду, и на берегу незнакомого темно-голубого озерка, среди нежных нестыдливых цветов они снова отдались своей любви.
Перед вечером какая-то чуть заметная тропинка, как ручеек, вдруг бросилась им под ноги. Она могла быть звериной, но могла быть и человеческой. А скорее всего в звериный след здесь вливался, вбивался след человеческой ноги.
Тропинка становилась шире, смелее, У Беловолода уже не было сомнений, что ее проторил человек. Вскоре им попалась кучка желто-зеленых конских костей, конский череп. Беловолод напрягся, положил руку на рукоять меча. Ульяница шла рядом с ним, он поддерживал ее левой рукой и слышал, как бьется ее сердце.
Вдруг прямо над их головами послышался голос:
— Люди добрые, помогите мне! Снимите меня!
От неожиданности и страха они упали на колени. Ульяница закрыла глаза. Этот голос был как удар грома. Конечно же, это был божий голос, кто, кроме бога, может говорить с неба.
— Чего вы стоите разинув рот? Снимите меня! — летело сверху.
Но что такое? В голосе растерянность и почти мольба. Беловолод осмелел. Разве у бога может быть растерянный голос? Разве может просить-молить тот, кто правит звездами и людьми?
Беловолод осторожно, одним глазом, посмотрел вверх, и у него дыхание перехватило от удивления. Прямо над тропинкой, высоко над землей, распростерто висел человек. Человек был голый, с отвислым животом, в одних холщовых портках. За руки и за ноги он был привязан, прикручен к двум тоненьким юным березкам, которые росли недалеко одна от другой по обеим сторонам тропинки. Молодым березкам не хватало силы разорвать человека пополам. Но и тяжести человеческого тела было мало, чтобы наклонить их вершинки до земли. Так и качался странный человек над лесной тропинкой.