Через девять месяцев сплошных кошмаров, ночей, исполненных тревожных шепотов и криков, хозяйка родила на свет Пантею – крепкую, здоровую девочку. Заботы о дочери помогли ей окончательно подняться из бездны скорби и стать самой собой – совсем не такой, какой увидела ее Ниса при первом знакомстве.
И вот теперь, в послеполуденном мраке, ее дурацкий вопрос вновь пробудил в хозяйке ту самую женщину, пленницу скорби и страха.
– В твои годы, в четырнадцать, – задумчиво продолжала хозяйка, – когда пришла пора выходить замуж, я много раз молила Геру, чтоб будущий муж оказался хорош собой. Дракона я впервые увидела только на свадьбе. Ночью, во время свадебного шествия, при свете факелов он был просто прекрасен: фигурой – атлет, лицом – что твой Адонис. И на следующее утро, при свете дня, его внешность не разочаровала меня, хотя то, что он творил со мной в темноте, на брачном ложе, пугало и боли причинило немало. Что ж, молитвы мои сбылись. А что за человек скрывался под прекрасной внешностью… ну, можно сказать, Дракон не так плох, как другие. Например, муженек моей сестры.
Нисе не раз доводилось сопровождать хозяйку в гости к сестре. Изо всех женщин, которых она навещала, общаться с сестрой ей хотелось меньше всего. Хозяйство сестры с мужем было невелико – всего-то двое рабов. В доме царил неуют, отвратительно воняло помоями, повсюду жужжали мухи. На женской половине было темно и тесно. Сестра хозяйки зажигала всего одну лампу и садилась от нее подальше, сама укрываясь в тени, а наслаждаться светом предоставляя гостьям.
Стоило хозяйке заговорить с сестрой, Ниса тут же улавливала в шепоте ее сестры дрожь, тихое оханье – казалось, любое движение причиняет ей боль. Так звучит голос той, кого бьют. На лицах домашних рабов тоже имелись следы побоев и дурного обращения. Рука кухарки некогда была сломана и скверно залечена, подаваемые хозяйкой гостям коврижки всякий раз оказывались совсем тонкими и без меда, а все истории, которыми обменивались сестры – неизменно грустными.
– А ведь она была моей любимой сестрой. Той, что всегда танцевала и постоянно смеялась… – сказала хозяйка по дороге домой после одного из подобных визитов.
Теперь же она вздохнула и продолжала:
– Одним словом, я думаю, боги услышали мои молитвы и отнеслись ко мне благосклонно. Не все молитвы, конечно, но самые важные – да. Благодарение всем богам и богиням, что меня слышат.
– Спасибо тебе за рассказ, госпожа, – пробормотала Ниса.
На следующий вечер Аристид вновь явился к ужину и привел с собой юношу по имени Пелагий, компаньона, нередко приходившего в гости вместе с ним. Прежде юноша был безбород, но теперь его подбородок и верхнюю губу украшал темный пушок.
Подглядывая за ними с галереи наверху, Ниса увидела, как Пелагий положил руку на плечо Аристида, но тот передернулся и отстранился.
За ужином троице мужчин прислуживал только Киприос, а Пелагий ушел совсем рано. Разговаривали так тихо, что Нисе не удалось разобрать ни слова, хотя с позволения хозяйки она провела на галерее над входом в мужские покои весь вечер. Аристид засиделся до тех пор, пока в небе не засиял серп луны, и ушел на сильно заплетавшихся ногах.
Наутро, когда Ниса работала в кухне, растирая на плоском камне зерно в муку, Киприос остановился рядом и негромко сказал:
– Они сговорились о цене. Завтра вечером Аристид получит тебя.
Ниса вцепилась в жернов, будто в единственную осязаемую вещь на свете.
– Спасибо, – прошептала она.
С другими рабами Киприос не разговаривал почти никогда. Любимец хозяина, он пользовался куда большей свободой и иногда уходил по хозяйским поручениям на целую ночь. Мало этого, у него водились собственные деньги. Странно, отчего это он вдруг заговорил с ней?
– Он купил меня навсегда, или только попользоваться?
– На одну ночь, – ответил Киприос.
Приняв равнодушный вид, он подошел к кухарке, вынимавшей из глиняной печи горячие лепешки. Та шлепнула его по руке, протянутой за лепешкой, но Киприос тут же схватил другую и прежде, чем кухарка успела ему помешать, со смехом выскочил за дверь, перебрасывая горячий хлеб с ладони на ладонь.
Ниса ссыпала смолотое зерно в сито и принялась просеивать его над чашей, отделяя муку от отрубей. Работала механически, не задумываясь: все это она проделывала столько раз, что думать не было нужды. Мысли мелькали в голове, сливаясь в беспорядочный, буйный хоровод.