– Белагана [то есть, белому человеку], – объяснил мне сказитель-навахо, – трудно понять, как смешные сказки могут быть и священными сказаниями. Койот – пример того, что случится с тем, кто не может жить в согласии и заботиться о близких. Койот всегда голоден, всегда ленив, всегда за чужими женами охотится. Ни о ком не думает, кроме себя самого. Все делает не так, все у него как попало. Да, это смешно, но еще и поучительно.
Вычленить и описать трикстера как особый мифологический архетип помогли три очень важные, основополагающие работы, написанные в XX веке (хотя об определяющих его признаках ученые спорят по сей день). Это Hermes the Thief: The Evolution of a Myth Нормана О. Брауна (1947), The Trickster: A Study in American Indian Mythology Пола Радина (1956) и The Zande Trickster Э. Э. Эванс-Причарда (1967). Эти работы и вдохновленные ими публикации позволили фольклористам понять, насколько широко распространен архетип трикстера, и в должной мере оценить культурную значимость сказок о нем. Роберт Д. Пелтон вспоминает, что описание трикстера в рамках введения в историю религий в Чикагском университете привело его в подлинный восторг. «Безусловно, о средневековых глупцах, хасидских кроликах, мастерах дзен и обстановке в современных религиозных общинах я знал и до этого, и все это показывало, что комедия – один из ключевых аспектов любой серьезной, живой религии. Смех прорывается наружу даже из среды тех, кто живет в святости. Однако до знакомства с трикстером я не понимал, что многие так называемые «примитивные народы» с радостью славят сию деструктивную силу вместо того, чтобы подавлять ее, или вывести на ее основе какую-нибудь скучную теорию насчет социальной дезадаптации, комизма абсурдного или психологической ценности дуракаваляния. Более того: открывая смешное в самом сердце святого, эти люди, подобно множеству пророков и пройдох Фланнери О’Коннор, подчеркивают, что это открытие смешного наглядно демонстрирует подлинную суть повседневной жизни»[6].
Некоторые сказки о трикстере шокирующе сексуальны, полны сортирного юмора и смакования всех тех вещей, что менее всего приветствуются в приличном обществе – грязи, экскрементов, громкого испускания газов, рвоты, чудовищных аппетитов и гипертрофированных частей тела вкупе с балаганным насилием в духе «Трех балбесов»[7]. Карл Кереньи в своем классическом эссе о данном архетипе называет трикстера «персонификацией жизни тела»[8]. Трикстер восторженно тычет булавкой во все претензии на аристократизм, во все попытки жить умом, а не плотью; он – существо телесное, им движут исключительно порывы и желания, он наделен всеми человеческими недостатками в самой крайней их степени… а также – нашим безграничным оптимизмом, и потому никаким поражениям, неудачам его не сломить. Психолог Карл Юнг видел в трикстере проявление теневой стороны культуры, воплощение всего подавленного и отвергнутого – ненасытного назойливого плута, живущего где-то внутри каждого из нас. Из-за этого внутреннего трикстера мы и восхищаемся его возмутительными выходками… а после, когда все его затеи терпят крах, его эго получает щелчок по носу и хаос приведен к порядку, будучи персонами нравственными, смакуем заслуженное им возмездие.
Писательница Мидори Снайдер отмечает: «Мы восхищаемся безграничной энергией трикстера, его отказом соблюдать общепринятые табу, его необузданными желаниями, потому что они отражают наши собственные желания в самом неприглядном, антиобщественном виде. Взгляните на дядюшку Томпа, тибетского трикстера, прикинувшегося женщиной ради того, чтоб соблазнить богача на брак. Как только свадебные подарки навьючены на спину лошади дядюшки Томпа, а вокруг собралась толпа, дабы пожелать “невесте” счастливого пути, дядюшка Томпа задирает юбки и, к немалому веселью толпы и невыносимому стыду жениха, выставляет напоказ свою истинную анатомию. От трикстера здесь больше, чем может показаться на первый взгляд – не спешите списывать его со счетов, как обычного озорника и дурачка. В трикстерском эпосе племени Виннебаго трикстер большую часть времени предается разврату и обжорству и сеет беды всюду, куда бы ни явился, но в заключительных эпизодах эпоса также странствует по земле как созидатель, творец культуры, расчищающий в мире природы место для людей. У южноафриканских койсанцев то же самое делает Богомол – созидает, упорядочивает, придает миру форму, пригодную для жизни человека. Даже Прометей в европейской мифологии – трикстер (когда крадет у богов огонь), и в то же время культурный герой (когда избавляет человечество от тьмы)»[9].
6
“West African Tricksters: Web of Purpose, Dance of Delight” by Robert D. Pelton, published in
7
«Три балбеса» (
8
“The Trickster in Relation to Greek Mythology” by Karl Kerényi, published in
9