- Садись тихонько и кидай.
- А что, стоя нельзя? – Уже ерничал я.
Койот сморшил морду, пряча толи зевоту, толи ухмылку… Подозрительную ухмылку.
Я сел и постарался спокойно кидать "камни" в воду. И смотреть, как учил Козьма Прутков, на круги водою образуемые, чтобы занятие мое не было пустою забавою…
- Что ты видишь? – спросил Ворон.
- Я? Да, ничего. А можно спросить чего-нибудь про ушу?
- Потом. А сейчас скажи мне, сколько ты видишь «лун» на воде?
- Гы-гы, много…
- А почему? – Ворон наклонил голову набок.
- Ну, вода волнуется, рябь…
- А когда не волнуется, когда ты не бросаешь "камни"?
- Вы что меня разыгрываете? Конечно – одну. Да и это не Луна. Луна – ВОООН! – я встал и показал пальцем на висевшую в небе Луну.
Ворон и Койот неожиданно стали хохотать. Просто заливаться со смеху. Валяться со смеху и надрывать свои животы… В одном из перерывов в их своеобразном хохоте, чтобы набрать воздуха, Койот сказал:
- Теперь тебе никто не сможет сказать, что ты не видел Луну…
Эпизод 7. Они и Оно...
День был обычный. Ничем таким не примечательный. Ни погодой, ни событиями. Ну, разве что была черная луна. Я имею в виду, что, говорят, Луна влияет на настроение. А настроение было какое-то никакое.
Иду по городу со всеми своими килограммами, но никто меня не замечает. И только когда какой-нибудь зевака врежется в меня с размаху своей походки, только тогда он замечает, что навстречу ему двигалась некая масса. Если раньше такие дни у меня бывали веселыми потому, что меня не замечали кондукторы и контролеры в троллейбусах, автобусах и трамваях, то теперь это все уже как-то не волновало. По прошествии времени это скорее раздражало.
Вот это вот состояние «взвешенности» и некоей «прозрачности», «легковесности» всегда сопровождалось и каким-то нейтральным эмоциональным фоном. «Нейтральным» – это еще мягко сказано. Я бы сказал по-простому – это некая «отмороженность». Если бы меня спросили, как я себя чувствую, то я бы ответил, что «никак». Но это не притупленность, все чувства и ощущения - на месте. Просто ты – «далеко».
Идешь, бывало, и как-то тебе не по себе от этого «никак». Вокруг такой декаданс… Да, наверное, это слово тут подходит. Короче – мы все умрем. Такой вот «оптимистичный» день.
Обычно меня такой расклад просто шокировал и вгонял в депрессняк, а депрессняк у меня сливался с вот этим настроением и получался такой себе умопомрачительный день, когда менее оптимистичные люди, наверное, готовы удавиться или утопить себя в какой-нибудь пирушке или сумасбродной выходке. Сейчас же мне было «никак». И веселуха пополам с раздражением в транспорте тоже уже была не актуальна.
То есть по прошествии нескольких лет я научился не лепить в одну кучу депрессию или там заботы по жизни с подобными «подвешенными» состояниями. Теперь это была такая себе «мысль ни о чем».
Я шел по городу и подбрасывал носками туфлей опавшие листья. Обычно в такие дни я захаживал в парк. Особенно осенью, когда не сильно сыро или холодно.
В этом году осень затянулась неимоверно. До конца ноября было тепло и сухо. Ну, дожди были, конечно. Просто очень редко для осени. Такое себе затянувшееся «бабье лето».
В парке я обнаружил, что и обычное для таких вот дней обострение восприятия имеет место быть. Запахи, цвета, звуки… Я был как в сказке, собственно. Но к этому надо привыкнуть.
Темно-коричневые мокрые стволы. Опадающая листва горела желтым и багровым. Там пурпур, а тут еще зеленый. Из гущи заброшенного парка в небо торчало «колесо обозрения». Его цвета были темными, неестественными. Краска облезла во многих местах, и виднелся где темный, а где ржавый металл.
Вокруг никого не было. Аллея была пуста. Это не показалось мне странным. Рабочий день – мало кто тут будет шататься без дела.
Ларьки и аттракционы еще больше подчеркивали впечатление заброшенности. Серые тона металлических коробков и амбарные замки, в общем-то, были нелепы, а стеклопластиковые и заезженные лошадки на аттракционе вызывали ностальгию и еще нечто щемящее…
В ушах стоял какой-то такой фоновый непрерывный «шорох». Наверное, это был едва заметный в листве ветерок. Звуки были как слои – один накладывался на другой. Что-то вроде изменения узора из стеков в детском калейдоскопе. Некий целостный звуковой образ. Череда образов.
Я уселся на лавку. Лавка была слегка сырая, но до меня тут кто-то уже посидел и своей теплой задницей подсушил на три места.
Не помню, сколько я просидел.
Начинало темнеть. Я поднялся и пошел к остановке.
Вечер прошел как обычно. Чего-то я почитал, повтыкал в телик до полуночи и уже пора было ложиться спать. Как это у меня заведено, перед сном я проделал перепросмотр и еще кое-какие практики. Как заснул – не помню.