В свое время пилот вертолета Гриша, вылетая из Кежмы, шутки ради посадил в кабину маленького рыжего пса, какую-то немыслимую помесь таксы с дворнягой. Низенький, невзрачный уродец неуклюже ковылял на кривых лапах, вызывая своим недостойным видом насмешки над славным собачьим племенем. Несмотря на маленький рост, это был довольно нахальный, драчливый пес, принимавший активное участие во всех собачьих ссорах, в которых он обычно был заводилой; блаженно раздувая ноздри, он сладострастно наблюдал со стороны, как разрастается раздутый им пожар собачьих недоразумений. Пса Гриша оставил на заимке.
Вообще на заимке, как всегда, было немало любителей этих четвероногих друзей человека. Большинство маршрутников брало с собой в походы одного, а то и нескольких псов.
Вильгельм Фаст, молодой математик, преподаватель Томского университета, белобрысый, с узким лицом, обрамленным большой светлой бородой, отправляясь в очередной маршрут, решил взять с собой маленького пришельца. Никто не интересовался этим уродцем: за бурундуками он не гонялся и на пернатую дичь не обращал никакого внимания. Они сдружились, и Фаст стал постоянно брать пса с собой. Идя однажды по лесу и замеряя поваленные деревья, Фаст услышал яростный лай своего спутника — диковинная вещь, поскольку такого за ним не водилось: ни на бурундука, ни на белку, ни на глухаря этот пес сроду не лаял.
Фаст обернулся и метрах в сорока от себя увидел своего маленького невзрачного друга: ощетинившись и задыхаясь от ярости, он неистово лаял на крупного медведя, пытаясь схватить его за «штаны». Тот пытался отмахиваться от назойливого врага, который рыжей молнией метался во все стороны, время от времени покусывая медведя за задние лапы. Медведь был настолько занят заботой о собственной безопасности и стремлением разделаться с настырным врагом, что не обращал на Фаста никакого внимания и, вероятно, даже не видел его. Убедившись, что ему не одолеть маленького агрессора, медведь ударился в постыдное бегство.
После этого отношение к маленькой рыжей бестии резко изменилось. Пес стал всеобщим кумиром и баловнем, достиг, так сказать, вершины собачьей славы и благополучия.
Вероятно, медведи в конце концов почувствовали, что хождение по территории, которая в соответствии с письмом академика Топчиева закреплена за экспедицией КМЕТа, грозит им неприятностями. Во всяком случае они вдруг исчезли и больше не появлялись.
Прощай, Пристань!
Осень стремительно наступала. Все темнее и темнее становились холодные сентябрьские ночи, и в бараке без перерыва горела железная печка. Ясная погода пока еще держалась, но утренние заморозки становились все более продолжительными. Только после полудня столбик термометра на короткое время поднимался над нулевой чертой.
Как-то внезапно исчезли, отправились на «зимние квартиры», мальки, бывало, кишевшие около оставленных в воде кастрюль и мисок.
Большинство участников экспедиции покинуло заимку. Мы закончили демонтаж обогатительного агрегата и с помощью «шерпов» Валеры Папе и Коли Васильева перетащили его на заимку, нас предупредили, что вертолет около Пристани садиться больше не будет. Не так давно один из геологов Ванаварской экспедиции уговорил пилота сесть на небольшую косу, угодил под хвостовой винт и был сильно покалечен. После этого посадки на необорудованные площадки были категорически запрещены.
Флоренский решил идти в Ванавару пешком, не дожидаясь вертолета, чтобы быстрее закончить разные финансово-хозяйственные расчеты, связанные с окончанием работы экспедиции. Мы же с Егором должны остаться на заимке, чтобы подготовить и отправить вертолетом в Ванавару экспедиционное имущество.
23 сентября на Пристани появились уходящие в Ванавару лесотаксаторы Бережной и Драпкина, которые занимались изучением причин ускоренного роста деревьев в этом районе. Я, как водится, накормил гостей, предоставил им ночлег и на другое утро дружески распрощался с ними. После их ухода я обнаружил под своей миской неожиданный подарок — две большие головки чесноку вместе с маленькой, теплой запиской. Это очень тронуло меня.
Таксаторы пришли к выводу, что представление о специфическом стимуляторе роста, связанном с катастрофой 1908 года, скорее всего лишено оснований. Такой же бурный рост деревьев, как и в районе заимки, они наблюдали в районе западного вывала (в 30 километрах к западу от заимки), где лесной пожар и связанный с ним вывал произошли за десять лет до падения Тунгусского метеорита.