Время от времени Федя осторожно опускал товарища на землю, присаживался рядом, и оба вслух вспоминали все то хорошее, что почти каждый день было в походе по Галиции.
— Вот и больно нам, и заблудились, а не страшно, — сказал Федя. — Потому что — дружба. Поехал бы сюда еще?
— Хоть тысячу раз! — с жаром отозвался Олег.
Уже давно стемнело, а потерпевшие бедствие путешественники все еще не могли найти дорогу. Колеи сенокосилок-самоходок и автомашин шли или от стога к стогу или упирались в протоки и старицы, а то и в непроходимые болотца. Как ни старался Олег, однако на этот раз его знания по части расшифровки следов оказались явно недостаточными, и к полуночи ребята совсем затерялись в лугах.
Мальчики уже совсем отчаялись и потеряли всякую надежду на спасение, как вдруг Олег услышал фырканье. Скоро на ночном небе показался темный силуэт всадника. Если бы дело шло только о нем самом, Федя бы хранил выдержку до последнего момента, пока всадник приблизится вплотную. Но тут в большой беде был товарищ, и Федя что есть мочи закричал:
— Эй, вы там! Помогите!
Прошло несколько минут. Федя и Олег уже полулежали на теплой спине коня. Никола Баба — секретарь комсомольской организации Луговинского колхоза — рассказывал им:
— После каждой грозы мы объезжаем луга. Всякое бывает: где стог растрепало ветром, а где, может, и молния ударила. Так чтоб пожара не было… Значит, вам к Ивану Порфирьевичу? За песнями из Москвы?
— К нему. Сказание он одно знает.
Олег рассмеялся, толкнул Федю:
— Значит, правильно я свернул с реки: по протоке ближе все-таки!
Поздно ночью Никола привел фельдшера из здравпункта, а сам, снова оседлав коня, поскакал за вещами пионеров. Пока фельдшер осматривал Олега, Федя уговорил младшего братишку Николы свести его в сельуправу. Там он попросил сообщить в Ласковичи о беде с Олегом. А когда вернулся, то в горнице застал широкоплечего старика с белой как лунь головой и широким добрым лицом, изрезанным крупными шрамами. От глубоко запавших глаз шло множество коротких темных лучиков — морщинок.
— Которые тут через грозу прошли? — весело спросил он, вытянув вперед руку.
Никола представил ему пионеров. Пожимая Федину загрубелую в походе руку, старик внятно произнес:
— Третьего из Прибыловых приветствую на Збруче. Хорошо!
Пионеры всерьез взялись за ремонт дома Василько. Касым, и в самом деле оказавшийся «жестоким казначеем», на этот раз даже выделил немного денег на покупку олифы, красок и обоев. Старики серьезно воспротивились этой затее, доказав, что при отделке хаты лучше всего использовать известковый раствор.
— Где бы нам взять материал? — думал Зарубин и наконец решился поехать в лесхоз за тесом.
Олег, уже совсем поправившийся от удара молнии в Луговинах, упросил взять его с собой. Кама, назначенная медицинской сестрой отряда, заупрямилась. Отведя Олега в сторону, она сказала:
— Теперь-то я уж никуда-никуда тебя не отпущу!
Олег смотрел на нее изумленно. Кама спохватилась.
— Знаешь, — затараторила она, — я уточнила, что рабочий день муравьев почти круглосуточный: восемнадцать часов! За это время по одной только дорожке они проносят больше тысячи личинок сосновых пилильщиков, триста шелкопрядов и еще двести других разных вредителей. А дорожек — восемь… Уничтожить за день более двадцати тысяч вредных личинок — большой труд. Ты как думаешь?
Олег не думал о муравьях и отрезал:
— Ты у меня под ногами не путайся. Муравьиха!
— Хулиган ты, вот что, — обиделась Кама. И вдруг упала на траву, закричала: — Ой, ой, пче…
Олег присел перед ней, с беспокойством спросил:
— Что, где?
Кама продолжала кричать, но Олег понял лишь два слога: «пче» и «лок». Оказывается, это значило: пчела запуталась в чулок.
— Фу ты, я-то думал! Вот теперь ясно, что ты, «пчелок», близко соприкоснулась с жизнью насекомых.
Кама быстро поднялась с земли, замахала перед носом приятеля кулачками:
— И эгоист ты к тому же! Езжай за тесом, а я буду камни с Касымом и Таней таскать…
Она постояла минуту в нерешительности, потерла ужаленную коленку, а потом пошла разыскивать товарищей. В поисках подходящего материала для изъеденного временем фундамента хаты Василько они бродили по берегу Збруча.
— Надо всего несколько камней, — сказал Касым. — А известняка поблизости нет.
— Откуда же тогда взялся обелиск на могиле Игната Никитича? — поинтересовалась Кама.
— В самом деле, — спохватилась Таня, — откуда?