Ранхур-маленький сидел, прислонившись спиной к нагретому парапету, провожая дневное светило, смотрел сквозь нарт-харуму и бесстрастно ожидал окончания своей смены. После очередной дурацкой выходки Хаграра, более известного как «бляха номер 12/74 саш-нир», в напарники степняку определили смурного парня лет на пятьдесят постарше его самого, о котором Ранхур ровным счетом ничего не знал, несмотря на то, что в занятом Осгилиате они оказались одновременно — три седмицы назад. Единственное, что можно было предположить с высокой долей вероятности, так это то, что родом этот самый парень был из столицы: отчасти по растянутому произношению гласных, отчасти по высокомерным замашкам, истребить которые оказалась бессильна даже армия.
Спать хотелось ужасно. Непривычная для жителя Мордора жара превращала любой недосып в мучительное существование на грани нормальной жизни и тупого безразличия вареной рыбины, которую кто-то жалостливый выпустил обратно в озеро. Вывод напрашивался сам собой, и притом весьма неутешительный: привычный к холоду, скудной пище и отсутствию воды, малочувствительный к боли и ядам Ночной народ оказался полностью не готов к условиям жизни по другую сторону гор. Привыкшие выживать редко обнаруживают в себе умение просто жить, как бы удивительно это не звучало: стоит опасностям и тяготам исчезнуть с горизонта, как сразу же наваливается равнодушие и лень. Привыкание к сытому и безопасному существованию чем-то сродни болезни, притупляющей рассудок и отнимающей волю. Эта внезапная мысль настолько поразила маленького степняка, что он вскочил и прошелся взад-вперед. Но раздался долгожданный удар гонга, и Ранхур, сдав пост следующему бедолаге, побрел в бывшие казармы осгилиатского гарнизона, продолжавшие после захвата цитадели служить в том же качестве новым хозяевам. Ранхур искренне надеялся, что до завтрака удастся поспать.
Далеко не все мечты сбываются. Летние ночи коротки, поэтому возвестивший вечернюю зарю гонг оказался ни чем иным как сигналом к подъему. Узкие коридорчики и переходы немедля наполнились восставшим ото сна народом, а переть против движения потока — дело крайне неприятное. Пришлось притормозить.
— О, рагух-учкуну!!! — заорал из толпы знакомый голос. — Глядите все: он живой и глазами лупит!
Подвижное лицо южанина ухмылялось до ушей, в левой мочке залихватски торчал наконечник стрелы, а белизна клыков слепила даже в темноте коридора.
— Привет, Хаграр.
Осознавая, что про сон в ближайшее время придется забыть, Ранхур присоединился к спешащим.
— Слушай, ну ты прикинь только, какие эти тарки засранцы, а? — возмущался Хаграр, не то продолжая начатый разговор, не то жалуясь степняку. — Вчера ночью мы с Лугдушем Длинным ходили котлы драить, то да се, ну а если честно — дядька Сатхак на нас наорал и послал кашу из котла вытряхивать…
— А чего ее вытряхивать? — удивился шагавший рядом парень из столицы. Рассказчик немедля обернулся в его сторону.
— Да он сказал, что горькая вышла, жрать нельзя совсем, — с удовольствием поделился Хаграр, — я тоже удивился, чего, думаю, она горькая-то, ежели не подгорела? Лугдуш Длинный почесался и говорит, это, мол, из-за воды все. Ну, короче, пошли мы с ним, свалили это добро в выгребную яму, потом до колодца — ну, знаете, во дворе который напротив караулки? Во-от…
Здесь высшие силы заставили рассказчика прерваться, ибо разношерстная компания наконец-то ввалилась в трапезную. Высшие силы здесь представлял уже упоминавшийся дядька Сатхак, местный хаш-кхан, под началом которого Хаграр еще продолжал отбывать свое наказание на кухне. Вооружившись черпаком, бывший подмастерье гончара встал на раздаче и принялся с чудовищной скоростью шлепать дымящееся варево в подставленные миски. Народу было много, и пока вереница тарелок иссякла, прошло добрых полчаса. Наконец, с ненавистной обязанностью было покончено, и Хаграр, отшвырнув черпак в опустевший котел, схватил свою порцию и подсел к временно оставленным без внимания слушателям. При его появлении прожорливый Лугдуш Длиннный вздохнул и с сожалением отставил миску. Ранхур недоуменно хмыкнул, когда парень из Луугбурза потребовал продолжения истории с котлами. Любопытство его ощутимо болезненно пробивалось сквозь корку высокомерия, что не могло не польстить рассказчику:
— Ну вот, — с удовольствием произнес Хаграр, выдержав драматическую паузу. — Котлы на самом деле — это хрень. Вытряхнули, пошли мыть — нарочно к колодцу ближе. Лугдуш ведро вытянул, и тут я вспоминаю, что для завтрака тоже отсюда воду брали. Попробовал… и правда горькая вода, да и воняет еще к тому же.