Первая ночь пути прошла просто отлично, как и последовавший за нею день отдыха. А к вечеру… Все пошло наперекосяк с момента ссоры между командиром и картографом. В чем, собственно, состояла причина грязной перебранки, бедный лопоухий страж тогда так и не понял, зато, подобно многим другим, позаимствовал на вооружение некоторые наиболее забористые словосочетания из лексикона дзарт-кхана. Ну, в самом деле, эка невидаль — начальство меж собой лается, нам-то что с того? Куда большее возмущение вызвало то обстоятельство, что самоустранившийся от всех лагерных дел Радбуг после этого разговора невесть с чего, похоже, возомнил себя помощником командира и на этих правах начал распускать руки. Может быть, то бы еще и полбеды — врезать в ответ, делов-то… Но приходилось сдерживаться: отлично видевший поведение бывшего пограничного стража Горбаг никаких мер по пресечению так принять и не соизволил, будто считал его выходки нормой. В сотне Тхаруга моргульского забияку никогда особо не любили, а вот теперь, наконец, стало ясно, что не зря. Каждая оплеуха сокращала расстояние от неприязни до откровенной ненависти, терпению даже наиболее спокойных ребят типа Рагхата, постепенно приходил конец, что еще более усугублялось постоянной угрозой столкновения с тарками.
Агония умирающего дня стала отправной точкой дальнейших событий. Не успело солнце зайти, как проснулся Горбаг. Бедняга дозорный, на свое счастье успевший продрать глаза, внутренне вознес хвалу духам за то, что уберегли от трепки. Цепной пес дзарт-кхана сегодня, похоже, был не в духе, впрочем, как и всегда, так что веселый подъем десятку на сегодня был обеспечен. Представив себе сию картину, дозорный невольно втянул голову в плечи.
— Ты! А ну встать! — широкоплечая фигура Радбуга возникла у сидящего за спиной, и тот поспешно вскочил, опасаясь вспышки гнева.
— Во… — удовлетворенно хохотнул бывший пограничный страж, оценив скорость реакции. И, зевнув, добавил: — Буди давай остальных, сопля. Идти до хрена еще.
— Йах… — кивнул парень, изо всех сил сдерживаясь, чтоб не броситься с кулаками на обнаглевшего Десятого Назгула. Совладать с собой удалось, сил хватило даже на то, чтобы примирительным тоном поинтересоваться: — Радбуг, а чего ж «далеко»-то? Кажись, по времени уже вот-вот на месте будем, лиг десять точно отмахали…
— Заткнись! — самодовольно ухмыльнулся Радбуг, уперев кулаки в бока. — Нам с Горбагом виднее, «далеко» или нет. А будешь возникать — пасть порву, понял?
— Йах… — дозорный почувствовал, что, несмотря на все усилия, верхняя губа неудержимо ползет вверх, обнажая клыки, а рука уже скользит вдоль ремня в поисках ятагана. Похоже, Десятый Назгул заметил это, но виду не подал и расслабленной походкой двинулся прочь, демонстративно положив ладонь на эфес. «Перед Горбагом выеживается» — с ненавистью подумал дозорный, глядя вослед, сплюнул под ноги и пошел будить товарищей. Более неблагодарного занятия себе и представить трудно, но буде вдруг появятся тарки, лучше встречать их в бодрствующем состоянии, да и прав Радбуг — пора.
Хмурые и невыспавшиеся, бойцы один за другим разлепляли глаза под нарт’харумами, вставали, отряхивали служившие постелью плащи. Вид их сейчас был способен распугать в округе не только тарков, но и зверье в придачу, и даже дневной страж чувствовал себя несколько неуютно.
— Ну че, Гутхак? Как дежурство? Ежи не сожрали? — отчаянно зевая, поинтересовался Рагхат у дозорного, пока тот расталкивал остальных. У него спросонья еще оставались крохи оптимистического отношения к жизни.
Получив в ответ выразительную гримасу, он внимательно-лениво смерил взглядом торчащего посреди поляны Десятого Назгула и понимающе вздохнул. Радость встречи вечера новой ночи таяла на глазах.
Тем временем, Гутхак поднял с земли аккуратно свернутый лархан и недоуменно уставился на него. Пару мгновений он добросовестно созерцал толстую черную кожу плаща и выглядывающий из-под нее красный подклад, после чего, упав духом, перевел взгляд на бойцов. Один…два…четыре…восемь. Колчан, прислоненный к вещмешку…А-а…
— Хэй… — позвал он как можно тише. — Этот где? — и он нерешительно продемонстрировал черно-красный плащ лучника.
Стараясь ступать как можно тише, маленький степняк шел через лес. В принципе, отходить так далеко от лагеря смысла не имело, просто Ранхур справедливо рассудил: чем меньше следов группа оставит на тропе, тем совершеннее конспирация. На самом же деле, причиной прогулки являлись не только свойственные всем живым существам низменные потребности, да и секретность маршрута не слишком заботила стрелка — просто надо же было на всякий случай выдумать правдоподобные объяснения собственного отсутствия. Выросший в пустыне Ранхур обладал редким, чуть ли не врожденным умением чувствовать направление, ориентируясь даже в незнакомой местности. Из слов моргульского полутысячника парень сделал вывод, что цель их отряда — это, придерживаясь юго-западного направления, пересечь Итилиэнский лес и выйти на берег Великой реки. Не умеющему пользоваться компасом и читать карт степняку эти названия не говорили ровным счетом ничего, по его географическим представлениям выходило, что далеко на западе земля омывается морем, а место, где много воды — это уж точно конец света. Но вот что странно: даже с таким скудным багажом знаний об окружающем мире Ранхур шестым чувством ощущал, что направление, в котором движется отряд, совершенно перестало совпадать с первоначальным, об этом вторые сутки подряд кричали все инстинкты. В чем же дело? Не хватало еще только радости заблудиться во вражеском лесу, где за каждым деревом таится гибельная опасность! Продираясь сквозь кусты, он с горечью думал о том, насколько проще все было в родном стойбище и его окрестностях, там, где непроницаемо-черное ночное небо, опрокинутой плошкой накрывшее Горгорот, тысячей бессонных сияющих глаз подмигивает заплутавшему путнику. Небо никогда не лжет, и тот, кто умеет читать эти знаки, всегда найдет дорогу. Но здесь — не Мордор, а чужая земля, и густые лесные своды надежно скрывают звезды. Впрочем, если найти дерево повыше…хм.