Сидящие поблизости заоборачивались, кое-кто даже с подозрением обнюхал еду. В трапезной сделалось ощутимо тише, вполне достаточно для того, чтобы окончание истории услышало как можно больше народу.
— Ну вот, — продолжал Хаграр, постукивая палочками по краю миски. — Словом, стало нам любопытно, откуда этот привкус взялся. Сняли мы бадью, я цепью обвязался и вниз. Вдруг гляжу, а в колодце дохлый тарк плавает. Ни рожи, не кожи, почернел и надулся весь, ровно бычий пузырь, ну за три-то седмицы оно и понятно — его, видать, уже дохлого в колодец скинули нам назло, когда поняли, что города не удержать. А вот теперь, гляди-ка, всплыл… вонища такая — аж глаза лопаются…
Бам-м! Чья-то плошка с лязгом покатилась по каменному полу. Парень из столицы посерел лицом, и, зажимая рот, опрометью бросился вон. Его примеру последовали еще десять неосторожных любителей «погреть уши». Сидевший в дальнем углу дзарт-кхан Шанхур ничего не слышал, поэтому убегающих проводил непонимающим взором. Мужик он был подозрительный, не то, что некоторые, поэтому быстренько взялся составлять из обрывочных реплик цельную картину. Правда, к тому моменту, как он ее составил, призывать к порядку оказалось уже некого: зал опустел. О недавнем завтраке напоминали лишь полторы сотни нетронутых и частично съеденных порций каши, живописно расставленных и разбросанных по полу. Не теряя лица, десятник по-хозяйски оглядел бардак, сурово зыркнул на притихшую троицу, оправил ремень и строевым шагом направился на кухню, дабы всерьез побеседовать с дядькой Сатхаком о качестве его стряпни. Едва дверь за ним закрылась, Лугдуш протянул длинную повышенной когтистости лапу, сгреб несколько ближайших мисок и неторопливо принялся за уничтожение их содержимого. На его фоне стремительно орудующий палочками Хаграр напоминал беспокойную муху, жужжащую над сонным нхаром.
— Это правда? — поинтересовался степняк.
Хаграр довольно оскалил белоснежные клыки, и по примеру Лугдуша Длинного, принялся за вторую порцию завтрака.
— Ну… — не прекращая жевать, отвечал он, — насчет дохлых тарков, нет, конечно. А хотя может, и правда, я ж не дурак по колодцам лазить. А вот вода и вправду горькая и пованивает, кстати…
Лугдуш Длинный хохотнул.
— Хаграр, хорош уже, а? Я ж тебе говорил про воду. Она с самого начала такая была, если че…
— Нет там ничего, — после недолгих размышлений сообщил степняк. — Дохлятину заметили бы давно. А что вода горчит, так это ты вспомни, как город брали…
И Ранхур как ни в чем ни бывало продолжил есть.
Так называемый «штурм Осгилиата» с точки зрения тактики был, действительно, довольно странным. Штурмовые сотни день и ночь изводили защитников города непродолжительными приступами, которые прекращались, стоило появиться на стенах котлам с кипящим маслом. Самозабвенно трудились лишь лучники с обоих сторон — стрелы носились в воздухе роем смертоносных ос — однако лишь понапрасну растратили боезапас. Безотказные дальнобойные анхуры страшны в чистом поле, против стен они бесполезны. А слабенькие луки тарков так и вовсе не доплевывали стрелы до орочьих позиций. Казалось, что дело приняло идиотский оборот и идея обречена на провал. День за днем повторялось одно и то же: перестрелка, попытка штурма — отбито… И лишь когда на двенадцатый день на стенах не показалось ни единого защитника, когда ворота без малейших усилий были снесены тараном, когда иртха, наконец, оказались в городе, до конца стала ясна причина непривычной тишины.
Город был мертв. Спали вечным сном воины, стражники и простые горожане — мужчины, женщины и дети — хозяева и прислуга, собаки, овцы, гуси… Лишь одни довольные жизнью крысы шныряли в оставленных домах да кружились над телами зеленые неунывающие мухи. Вот тогда-то и вспомнились два бочонка с темно-красной жидкостью, вылитые в раскоп подземной речки в четверти лиги от крепостных стен. Долго потом полковой лекарь разъяснял бойцам куму… куля… одним словом, свойства этого яда постепенно накапливаться в крови и убивать лишь по истечении нескольких нах-харума. Одновременно с этим все тот же лекарь втолковывал в дурьи, ошалевшие от жуткого зрелища головы, что для иртха яд не опасен и воду из городских колодцев можно пить без опаски. Для пущей убедительности он самолично отхлебнул прямо из принесенной бадьи. Вода горчила и издавала неприятный запах, но вреда, по-видимому, действительно, не причиняла. Тем не менее, мнительные штурмовики трое нах-харума героически держались на сухом пайке и, памятуя о куму… куля… свойствах отравы, еженощно справлялись о самочувствии господина лекаря. Светило медицины устало огрызалось, проклиная свой длинный язык и желание донести мудрость в массы. На четвертый день после разыгранного одним из стрелков представления судорог и предсмертных корчей, лекарь разразился отборной бранью, высадил кулаком стекло и направился к назначенному комендантом крепости полутысячнику Ругбару. Мнимого больного он при этом волок за шиворот форменной куртки. Дун-дзаннарт-арк-кхан выслушал на удивление спокойно, внимательнейшим образом осмотрел возмутителя спокойствия со всех сторон, и, после недолгих раздумий, сослал его на кухню. Дальнейшая история бархут-нуртского шутника известна всем и пересказ ее не имеет смысла.