— Вали-вали, — милостиво согласился комендант, к которому уже подбежал с каким-то вопросом десятник из расчета катапульты. Счастливый Хаграр показал Сатхаку язык, сгрузил наземь котел и умчался к стрелкам.
Тарки подошли близко, Ранхур-маленький, несмотря на темноту, со стены мог рассмотреть их лица. А значит, и стрелой с такого расстояния уже можно угостить. Маленький степняк покосился на десятника, ожидая команды. Чего тот, спрашивается, ждет? Не доверяет лучникам начать бой? Но зачем нужно подпускать врага ближе, это ведь бой, а не охота!
Войско тарков двигалось медленно, увязая в сиропе летней ночи. Интересно, на что они рассчитывали, решив напасть на иртха ночью, а не днем? Сами оказались в невыгодных условиях, а засевшему в хорошо укрепленной крепости врагу создали наилучшие условия для ведения боя.
— Будут ждать рассвета, — уверенно заявил дзарт-кхан, проверяя, прочно ли застегнут ремешок шлема. — Они ж в темноте как кроты слепошарые.
— Таран в ворота вогнать им слепота не помешает, — резонно заметил голос справа. К нему тотчас же присоединилось еще голосов пять с предложениями немедленно «взять да ахнуть из катапульты», и в этом хоре громче всех усердствовал ставший жертвой хаграровой шутки про кашу парень из Луугбурза. Десятник немедленно принялся наводить порядок среди подчиненных, и Ранхур перестал прислушиваться к бессмысленной болтовне. На другой же стороне от ворот крепости, словно бы в противовес его молчанию, на стене включили Хаграра, который после возвращения в статус стрелка воспарил мелким орликом и без перебоя вслух выдал несколько вариантов успешного отражения штурма, пока его не заткнули угрозой вернуть обратно под начало хаш-кхана.
Гарнизон Осгилиата насчитывал почти полтысячи бойцов, что по меркам столь большого города-крепости было скромным количеством. А армия, расположившаяся под стенами снаружи, численностью превосходила иртха в три раза и настроена крайне серьезно. В недоступном для выстрела катапульты отдалении быстро росли сборные опоры двух больших таранов, на земле чернели клеточки лежащих приставных лестниц. Горели костры и сновали фигурки тарков, по которым ужасно хотелось садануть со стены огромным камнем, уже заряженным в ковш орудия, раскидывая в стороны тучи пыли и каменной крошки вперемешку с оторванными руками-ногами, но так далеко бурз-та’ин-хатур, к великому огорчению ее расчета, не добивала. Оставалось тупо стоять на стене и ждать начала светового дня, когда враги пойдут на приступ.
— Так может, сделать вылазку да попортить им планы, а, гхул-кхан? — прозвучал над ухом дун-дзаннарт-арк-кхана Ругбара вкрадчивый голос. Тот обернулся и узнал сотника Чакдуша, пузатого как глиняный бочонок-куштухал. Несмотря на такую особенность фигуры, рубака тот был редкостный, и всем тактическим ухищрениям предпочитал атаку лоб в лоб. Предложение было вполне в его духе: налететь, смять, покрошить й’тангами в кашу — и быстро назад. Полутысячник даже представил, как лихо и гордо будет выглядеть победа горстки безумцев над превосходящим врагом, но вовремя вспомнил о приказе Уллах-Тхар’ай — оттянуть как можно больше гондорских войск из столицы, заставить их надолго завязнуть под стенами Осгилиата — как раз на то время, которое понадобится объединенным войскам Унсухуштана, Харада и Кханда на взятие Минас Тирита и захват Гондора. Назгул дал понять, что ради этой цели допускает даже сдачу крепости таркам — с последующим возвращением, естественно.
— Что, Чакдуш, клинком помахать невтерпеж? — повернулся к нему Ругбар. — Щас погоди, белокожие на стены полезут — и так намашешься еще за троих. Больно мало нас тут против них.
— Так и надо тарков тогда тоже уполовинить, об этом я и говорю! — просиял Чакдуш, довольный тем, что его поняли правильно. — Разрешите, я полсотни бойцов возьму да навстречу к нашим гостям выйду!
— Сиди здесь, пхут-тха! — отмахнулся гхул-кхан. — Полсотни он возьмет, смотри-ка! Стены оголять не дам, понял? Ждать наступления.
Чакдуш в великой досаде скрипнул зубами, но промолчал.
Время шло. Ночь становилась все светлее и прозрачнее, тьма серела, точно вылинявшая черная тряпка. Нестерпимо резко, до головокружени и першения в горле, пахли луговые травы. С Бурзугая на берег наползал туман, жирный и густой как молоко самки нхара. Белесые клочья скрыли отряд тарков, и теперь об их местонахождении говорили только два или три незатушенных костра, превратившиеся в бледно-розовые пятна света. А потом в молочно-белом слое раздались звуки шагов и лязг металла, короткие команды.