— Просто так в Башню ведь не заходят, а, воин? Это, в конце концов, не курильня, не чайхана, — вкрадчиво шепнула она, коснувшись его наплечника. — Твой плащ в пыли, ты пришел издалека и спешишь, но сам знаешь, что еще пару часов тебя готовы подождать. Пойдем в дом, я заварю чай, а ты расскажешь мне свою историю, идет?
Пару часов? Да конечно, ради всех духов Унсухуштана! Вслед за женщиной Шаграт нырнул в темноту дверного проема. Ее теплый запах пьянил бывшего участника харадского конфликта в сотни раз сильнее, чем пьянит в бою запах крови. Дырявая крынка так и осталась одиноко стоять на улице в центре замершего гончарного круга.
Они лежали в подобии гнезда из стеганных одеял возле маленькой жаровни в центре комнаты, где тлел пропитанный таингуром кусок пемзы. Тепла от жаровни было немного, то ли дело настоящий очаг и священная медвежья шкура возле него! Впрочем, им двоим и без очага было жарко. Мунуш — так звали орчиху — умялась на груди Шаграта, подложив под подбородок скрещенные пальцы, и вдобавок по-хозяйски забросила на его бедра свое колено. Перебинтованную руку Шаграт от греха подальше убрал за голову, а здоровой рассеянно поглаживал Мунуш вдоль хребта как настоящую кошку[85].
— Вот так я осталась одна из своего племени, — закончила орчиха свой рассказ. — К соседям идти не захотела. Не люблю быть второй. От моего стойбища до Лууг Бурза около двух нах-харума пути. Вот я и пошла потихоньку. Я так не могу, я хочу сама себе выбрать мужчину, и не на год — до следующего Сулху ар бана, а на всю жизнь! Чтобы к нему единственному привыкнуть и все.
— Нуу… — насмешливо протянул Шаграт. — А если он погибнет, такой единственный, тогда что станешь делать? Одна останешься от горя седеть?
— И останусь! — с вызовом откликнулась глиняных дел мастерица. — Все ж лучше, чем кого попало тащить к очагу, просто потому что он турнир выиграл…
— И если каждая женщина так станет делать, то мы очень быстро вымрем, — заключил сотник. — Потому что иметь семью и продолжить род повезет только кому-то одному из десяти мужчин. А остальное племя как же? Мы ведь не сухну, у которых на каждого мужика по бабе приходится!
— Это их жизнь, мне все равно, — надулась Мунуш. — Но у моих детей будет только один отец. А еще я буду по улицам без охраны ходить, работать себе в радость и торговать своими горшками на базаре тоже буду сама!
— Одна? — нахмурился Шаграт.
— Как видишь, — усмехнулась орчиха, откидывая с лица косицы. — Я не очень-то люблю следовать правилам.
— Да это я уж понял! — хохотнул Шаграт, кивая на сброшенный в углу ворох собственной одежды, поверх которого одиноко посверкивал сталью наплечник. — Когда увидел, как ты за железо-то спокойно хватаешься. Я в определенном смысле, тоже изгой, хотя мой клан жив и, уллах-тагор’ин глор, здоров. Но я не смог оправдать доверие Харт’ана Гортхара, я допустил ошибку, которую смыть можно только кровью…
— Опять кровью… — поморщилась Мунуш, касаясь его наколки под правой ключицей в виде Ока, что встает над морской волной — Как у вас все-таки все странно, у мужчин.
— … но сначала я решил обо всем сообщить лично Харт’ану Гортхару, — продолжал молодой сотник, не обратив внимания на ее реплику. — Именно лично, в конце концов, если он прикажет мне броситься на меч — я это сделаю, не сходя с места…
Он помолчал, свел и вновь расправил плечи, расслабляя криво сросшуюся спину:
— Кстати, скорее всего именно такой приказ от Него я и получу.
Комендант Кирит-Унгола говорил это без страха или сожаления. Отправляясь в Лууг Бурз после побоища в крепости и таинственного исчезновения ценного пленника, он с самого начала был готов смыть кровью позорное пятно на чести безупречного воина. И только желание еще раз послужить, еще хоть чем-то перед смертью пригодиться Отцу Ночного народа удержало от последнего в жизни удара его руку, не знающую ни промаха, ни жалости.
Орчиха нетерпеливо отмахнулась. Какая-то мысль заставила ее вскочить, покинув уютную живую лежанку.
— Когда-нибудь однажды я сама стану хар-ману, — Мунуш посмотрела в черные глаза своего любовника. — У меня будет свое собственное племя, свой клан. Ты… ты согласен будешь… ты согласишься принять копье вождя этого племени? Моего племени?
— Хм… хорошая же из тебя выйдет хар-ману с твоим отношением к правилам! — улыбнулся Шаграт, обнимая ее и касаясь носом волнистой челки. Мунуш в шутку зашипела, как рассерженная кошка и несильно укусила его за подбородок.